Слава Пресветлой, девушка и в этот раз слушала не разумом, а душой. То есть, пропускала каждое слово через свое сердце, пыталась примерять мои мысли к себе и не торопилась делать выводы.
— Майра чуть старше тебя, но уже перешагнула тоненькую грань между юной девушкой и молодой женщиной. И дело даже не в разнице в годах — просто ей пришлось принимать несколько очень тяжелых решений. В результате, одновременно с вынужденной сменой «ступеньки» изменились и ее внутренние ощущения: она окончательно перестала чувствовать себя юной и к этому привыкла.
— Ну да, даже когда Майра дурачится, она кажется мне старше… — согласилась мелкая.
— Вы и со стороны выглядите по-разному. В тебе больше непосредственности, восторженности и наивной чистоты. В ней — основательности, вдумчивости и женской мудрости. Но и то, и другое одинаково прелестно.
— Вы считаете, что мне рано выглядеть такой же женственной, как она? — без тени обиды спросила Алька. — И что со временем я стану такой сама?
— Нет, я хотел сказать, что вы разные. И красота ваша тоже разная. Поэтому тебе имеет смысл доводить до ума то, чем Пресветлая одарила именно тебя. А не пытаться стать похожим на того, кто одарен иначе.
— Хм… разумно! — кивнула она и, как обычно, пришла к не самому очевидному выводу: — Значит, вы сможете объяснить, чем именно вы подтолкнули Майру к изменениям, за которые она вам благодарна, а когда я начну меняться, помочь сохранить то, что подойдет именно мне, и убрать ненужное!
Вывод получился… нормальным. Вернее, далеко не худшим из возможных. Поэтому я назвал мелкую не по возрасту мудрой и был вынужден перейти к той части объяснений, которые казались мне несколько преждевременными:
— Помнишь, не так давно ты сказала, что красота зависит не столько от лица и фигуры, сколько от внутренней уверенности в себе, осанки и взгляда?
— Конечно!
— Обрати внимание — словосочетание «внутренняя уверенность в себе» стоит у тебя на первом месте. И это правильно…
Девушка заинтересованно подалась вперед.
— Так вот, когда-то Майре не хватало именно ее. А оснований для ее обретения она не замечала. Пришлось показать и объяснить.
— Это что-то очень-очень личное? — стараясь не расстраиваться заранее, тихонько спросила Алька, но ее глаза подозрительно заблестели.
— Если бы она не хотела, чтобы ты это знала, не стала бы наталкивать на путь… — потрепав ее по волосам, мягко улыбнулся я. Потом сделал небольшую паузу, чтобы подобрать нужные слова, и продолжил: — Я ей сказал, что есть мы вдвоем и весь окружающий мир. Что я давно считаю ее неотъемлемой частью своего внутреннего круга. И что со мной она может быть самой собой, так как я все равно знаю, какая она на самом деле…
— Это ведь не все, правда? — спросила она, снова пропустив через свою душу сказанные мною слова.
— Не все! — вынужден был признать я. — Я дал ей посмотреть на себя моими глазами. То есть…
— Извините, что перебиваю, — взмолилась она, — … но можно не рассказывать, а позволить мне почувствовать то же самое⁈
Я мысленно вздохнул, сдвинулся к краю кровати и осторожно встал, благо с момента первого появления Альки в моей спальне всегда спал в тренировочных штанах. Прислушавшись к своим ощущениям, порадовался тому, что почти не чувствую ран, затем взял со стола мерную свечу и поставил ее на полочку рядом с зеркалом:
— Подойди и посмотри на свое отражение.
Девушка повиновалась.
— Помнишь, вчера утром ты сказала, что вам нравится моя реакция на красоту лиц, движений и тел?
— Да.
— Если ты сейчас представишь мой взгляд и почувствуешь, в каком внутреннем состоянии хотела бы его ощущать, то изменишься и внешне.
Алька облизала пересохшие губы и покраснела. Впрочем, не сильно. А через пару мгновений начала меняться. Сначала выпрямила спину и чуть-чуть вздернула носик. Затем развернула плечи, приподняла грудь, подтянула и без того плоский животик, разгладила подол нижней рубашки на бедрах и зачем-то встала на носочки. С десяток ударов сердца играла с волосами, то рассыпая их по плечам, то собирая в хвост. Потом опустила руки, замерла, и… посмотрела на меня расширенными от восторга глазами:
— Я поняла: Майра просто поверила в то, что она вам нравится!
— … любой! — добавил я.
— Ну да! Поэтому теперь она старается радовать вас своей красотой и наслаждается вашей радостью!
Ответить на этот вывод я не успел, так как мелкая вдруг посерьезнела и ушла в себя:
— Значит, и тут самое главное слово — «вера»? То есть, пока я сомневаюсь — я несчастна?
— Не забывай о том, что внешняя красота — далеко не все! — я попробовал немного изменить направление ее мысли. — Вспомни, у Майры далеко не самое красивое лицо на свете, но это не мешает мне считать ее красавицей.
— Я помню! — грустно вздохнула она. И продолжила так тихо, что я еле-еле разбирал ее слова: — Просто очень хочу, чтобы вы восхищались и мною. А пока вроде как особо и не за что…
Почувствовав, что ее настроение стремительно ухудшается, я скользнул к ней и снова повернул к зеркалу:
— Ты мне веришь?
— Да.
— По-настоящему, или как? — уточнил я.
— Так же, как Майра!
— Тогда смотри и слушай сердцем! Девушка, которую ты видишь в отражении, подобна бутону. У нее есть все — Свет в теплой и чистой душе, роскошная грива волос, красивое личико, великолепная фигура, молодость, свежесть… Не хватает только одного — решимости раскрыться! Сделай всего один шаг: поверь в себя, позволь Свету своей души наполнить тебя сиянием — и ты превратишься в изумительно красивую юную женщину! Женщину, способную свести с ума любого мужчину!
— Просто поверить в себя? — облизав пересохшие губы, спросила Алька и робко развернула плечи.
— Да! — подтвердил я. А когда почувствовал, что девушке не хватает последнего толчка, оглядел ее с интересом и мягко улыбнулся: — Аль, ты мне нравишься любой. Но когда твои глаза лучатся счастьем, ты заставляешь мое сердце замирать от восторга…
…Забежав перед завтраком, чтобы проверить, как заживают раны, Вэйлька не преминула подколоть:
— Я ломаю голову все утро, но так и не смогла понять, что такого вы могли сказать Альке, чтобы безумный пожар из радости и счастья, внезапно вспыхнувший в ее душе, лишил меня возможности слышать даже тех, кто рядом⁈
Полюбовавшись на искорки смеха в ее глазах, я притворно нахмурился:
— Это самая страшная тайна рода Эвис!
— А меня, Дарующую, преданную главе этого рода и душой, и телом, в нее никак-никак не посвятить⁈
— Неужели ты не понимаешь? — «удивился» я, наслаждаясь шуточной перепалкой. — Если эту тайну узнает человек с таким сильным Даром, как у тебя, то безумный пожар, вспыхнувший уже в его эмоциях, лишит возможности слышать вообще всех Дарующих этого мира!
— Пффф, а вам не все равно, слышит вас кто-то, кроме меня, или нет⁈ — лукаво прищурилась она.
— Ну-у-у, если рассматривать эту проблему под таким углом, то, пожалуй, я бы мог тебе намекнуть…
— … если я…
— … пообещаешь никому-никому об этом не рассказывать!
— Боюсь вас огорчить, но с попыткой удержать эту тайну в узком кругу мы опоздали… — сокрушенно вздохнула девушка. — Алька только что выдала ее Майре, и теперь меня глушит уже два безумных пожара!
— То есть, я могу промолчать? — «догадался» я.
— Не-не-не! — «перепугалась» она. — Я же умру от любопытства!
— Терять Дарующую во цвете лет, пожалуй, расточительно… — «задумался» я и махнул рукой: — Ладно, подставляй ушко…
Девушка тут же изогнула шейку, превратилась в слух и… мужественно терпела, пока я беззастенчиво оттягивал признание. Наконец издеваться над ней мне надоело, и я заговорил, почти касаясь губами симпатичной розовой мочки: