— Зато ощущали бы себя важными-важными…
— … а в глубине души исходили бы желчью, понимая, что на самом деле никому не нужны.
— Знаете, арр… — продолжила она через некоторое время, — … последние несколько лет я чувствовала себя кем угодно, только не женщиной. Изображала хозяйку манора перед гостями мужа, но при этом понимала, что являюсь просто красиво наряженной, но давно надоевшей и совершенно не нужной куклой. С каждым новым посещением Лайвена со всеми его балами и приемами все сильнее и сильнее убеждалась в том, что мое время уже прошло, ибо подросшие и оперившиеся девочки чуть старше моей дочки своей свежей красотой затмевают мой опыт и ум. И уже давно перестала заглядывать в глаза мужчин, так как знала, что найти в них тот, былой интерес, уже никогда не смогу…
Горечь, чувствовавшаяся в ее словах, неприятно резанула душу и заставила возразить. Вернее, озвучить вступление, используя которое, можно было добраться до правильного аргумента:
— Мой папа как-то пошутил, что женщина похожа на пирожное: даже очень красивое со стороны, оно совершенно не обязательно оказывается вкусным!
Тина весело рассмеялась:
— Это было при мне, на приеме у Лайвенского Пса, когда вашего отца пыталась совратить Шалия ар Витзер. Пока она просто строила ему глазки и лишь игрой цветов[1] намекала на то, что стоит ему проявить чуть больше настойчивости, как неприступная крепость падет, он делал вид, что эти знаки не по его душу. А когда она, слегка перебрав, подошла к нему, только-только закончившего танцевать с вашей матерью, и, показав пальчиком на пирожное, заявила, что «вон та прелестная розочка так и жаждет твердой мужской руки», он «сокрушенно вздохнул» и поделился с ней таким вот жизненным опытом.
— Боюсь представить себе выражение ее лица! — ухмыльнулся я. А затем вернулся к аргументу. — Так вот, о пирожных: на мой взгляд, вы и красивая, и вкусная. Поэтому, представляя свой род в будущем, я вижу вас «левой» рукой. В смысле, советником.
Женщина не захотела изображать ни удивления, ни невероятной радости. И обещать оправдать мои надежды тоже не захотела — ограничилась пристальным взглядом в глаза и коротким кивком. Но счастья в этом взгляде хватило бы на десятерых:
— Буду…
И лишь после этого «вспомнила» о первой половине комплимента:
— Да, я чувствую, что вы видите во мне и умную, и красивую женщину одновременно. А это важно даже для такой бездушной, расчетливой и мстительной стервы, какой я была до встречи с вами.
— Как говорил отец, «Человек должен быть похож на зеркало. Если ему улыбаются — отражать улыбку. Если бьют — отвечать ударом на удар».
— Мудро! — видимо, повертев в голове эту цитату, согласилась она и лукаво посмотрела мне в глаза. — Значит, я имею полное право отвечать заботой на заботу, верно?
— А я могу вам это запретить? — отшутился я. И, поймав мысль, которая последние пол кольца вертелась где-то на краю сознания, напомнил: — Да, вы, кажется, что-то говорили про Торрен и торренских наемниц?
Тина кивнула:
— Хорошо, что напомнили. Подумайте, пожалуйста, вот о чем: рано или поздно у наших девиц появится потребность блистать. Успею я до этого времени довести до ума их манеры, или нет, знает одна Пресветлая. Но в любом случае с момента выхода в свет их будут разглядывать более чем пристрастно. И когда обнаружится, что корней, прослеживаемых в Маллоре, у них нет, к вам начнут относиться, скажем так, хуже, чем могли бы: ведь получится, что вы приняли в род и вывели в свет лилий! После этого любое действие или фраза, произнесенная нашими девочками, будут перевираться в разы сильнее. Тем самым, ухудшая отношение благородных к роду Эвис. Согласны?
— Пожалуй, да.
— С другой стороны, где именно находился глава рода Эвис, пока отсутствовал в Лайвене этим летом, не знает никто, включая мою маму. Ведь перед тем, как приехать на заимку, мы могли по какой-либо надобности заехать в Торрен. И объездить пару-тройку сумасшедших полуночниц. Как вы будете выглядеть в таком случае, представляете?
— Учитывая культ силы, царящий в этом королевстве, очень даже неплохо! — сказал я. — Ибо торренки, даже из самых захудалых родов, никогда не пойдут к слабому даже старшей женой! Опять же, желающих прицепиться к ним будет куда меньше. Ибо схлопотать нашейным или набедренным ножом в глаз, да еще и без всяких объяснений, куда менее приятно, чем быть просто ославленным на весь Маллор.
— Вот именно! — воскликнула она. — Чистокровных торренок в Лайвене немного, поэтому мы ничего не потеряем. А вот приобретем многое: во-первых, любая ошибка, совершенная при выходе в свет Дарующими и Майрой, будет списываться на их дремучесть. Во-вторых, образ мужчины, сумевшего обуздать сразу несколько инеевых кобылиц[2], будет поддерживать интерес к роду Эвис, а значит, привлечет в него представителей побочных ветвей Младших родов. Ну, и, в-третьих, на дороге мужчина, две сопровождающие его дамы и три ненормальные торренские наемницы будут выглядеть куда опасней, чем один мужчина и пять женщин. Хотя бы для самых тупых разбойников…
Мысль была более чем здравой, поэтому я оглядел Тину уважительным взглядом и заключил:
— Что ж, совет принят. Значит, гонять по утрам мне придется… всех!
[1] Игра цветов — система использования различных аксессуаров вроде платков, заколок, мушек и т.д. для флирта с представителями противоположного пола.
[2] Инеевая кобылица — одно из прозвищ воинственных северянок. Второе — сумасшедшая полуночница.
Глава 20
Глава 20.
Восьмой день первой десятины второго месяца лета.
Вэйлька растолкала меня за стражу с лишним до рассвета громким шепотом, который обжигал безумной ненавистью:
— Кто это был, Нейл⁈
— Шэнги Кровавый Орел и его шайка… — далеко не сразу догадавшись, о чем она спрашивает, угрюмо ответил я.
— Их поймали⁈ — непонятно как удерживаясь от перехода на крик, дрожащим от гнева голосом продолжила она.
Почувствовав, что девушка на самой грани и вот-вот сорвется, я сел, посмотрел ей в глаза и постарался ощутить как можно более яркое удовлетворение содеянным:
— Я их убил! Всех до единого!
— Убили? — переспросила она, то ли еще сомневаясь, то ли боясь поверить.
— Да.
— Всех?
— Да.
— Вы?
— Да.
Дарующая метнулась вперед, порывисто обняла меня за шею и опрокинула навзничь:
— Нейл, я тебя люблю!!!
Трясло ее страшно. А вместо привычного теплого и уютного жара от нее все ощутимее начало потягивать холодом. Еще не злым, но уже очень и очень неприятным. Пришлось отвлекать:
— Успокойся, маленькая, они уже в Бездне. А сжигать человека, которого ты вроде как любишь, пока еще не за что…
Не сразу сообразив, что я имею в виду, девушка попыталась отстраниться, но я ей не позволил:
— Не отпущу, пока не успокоишься: лучше пусть будет плохо мне, чем остальным!
— Нейл, вы…
— Раз уже назвала меня на «ты», значит, продолжай! — старательно отвлекая ее от мыслей об Альке, буркнул я.
— Я просто…
— Ты — моя личная Дарующая, или торговка с Закатного рынка, у которой я по пути из Дуэльной школы купил пирожок?
— Я…
— Перестань брыкаться, все равно не вырвешься! — рыкнул я ей на ухо, и попробовал достучаться до сознания: — Ты меня любишь?
— Ну-у… да!
— Хочешь мне навредить?
— НЕТ!!!
— Тогда закрой глаза, почувствуй мою душу и согрей ее своим Даром!
Закрыла. Прижалась. И хрипло попросила:
— Сними с меня рубашку, иначе я не ощущаю твоего тела!
Снял. Снова обнял все еще трясущуюся в нервном ознобе девушку, ласково провел ладонью по ее спине и негромко заговорил:
— Как мне кажется, Дарующая, особенно такая сильная, как ты, должна уметь держать себя в руках. Понимаю, что иногда это бывает слишком тяжело, но в таких случаях очень хорошо помогают мысли о близких людях. Или их поддержка. Скажи, ты ощущаешь мое беспокойство и желание разделить твою боль? Или я тебе сейчас кажусь холодной ледышкой?