8
SIGNATA[27]
Эвкалиптов-каракулей насчитывается пять разновидностей; они — точно пятеро братьев в мифологии, и у каждого — подходящее к случаю имя: sclerophylla, эвкалипт твердолистный; signata, эвкалипт значковый; rossii, эвкалипт Росса; racemosa, эвкалипт гроздевидный, и — см. обведенный красным ободком плод — haemastoma, эвкалипт кровянодисковый.
Эвкалипт-каракуля произрастает главным образом в Сиднее и его окрестностях; вот только эвкалипт значковый, например, встречается на узкой прибрежной полосе в северной части Нового Южного Уэльса и — что границы штата для деревьев и трав! — вторгается в Южный Квинсленд.
В конечном итоге все пятеро были благополучно пересажены в имение Холленда, хотя эвкалипт Росса, самый мелкий, рос под углом — из подросткового чувства протеста, не иначе.
Отчетливые каллиграфические письмена на стволах — ходы насекомьих личинок — напоминают небрежно нацарапанные строки и неразборчивые подписи. Эти «каракули», начертанные кое-как, наспех, но неизменно изящные, привлекают наш взгляд поразительным сходством с человеческим почерком: а что, если это — тайное послание, записанное на дереве?
Е.signata символизирует собою все пять эвкалиптов-каракулей.
Долгое время Эллен всякий раз завороженно глядела на то, как отец выводит свою подпись. Все начиналось с того, что его указательный палец, замерев в одной точке, начинал вибрировать, точно насекомое нацелился раздавить, и тут же вырывался на свободу этаким пижонским росчерком. Как-то девочка даже рассмеялась в ужасе, когда перо прорвало дырку в разлинованной писчей бумаге. Подпись сама по себе была такой же узловатой и искривленной, как купа малли — низкопробных эвкалиптов с чахлыми корнями. Когда же он принялся скупать по всей Австралии дюжины отборных отводышей, то бишь саженцев, его чеки то и дело возвращали для сличения подписи.
По мере того как озеленительная программа распространялась по имению, Холленд счел необходимым составить антографию.
Теперь он шагу не мог ступить без маленькой черной книжицы и хранил ее под подушкой, точно засаленную «Гидеоновскую»[28] Библию. На каждой странице описывался один из эвкалиптов: его местонахождение, дата посадки, особые характеристики, имя поставщика. После того как мясник перековеркал сложное слово, Холленд так и стал называть свой каталог: «кот-и-лук» — приятно ж повалять дурака на тему святыни!
То был каталог не совсем обычный. Ежедневно таскаясь по пастбищам из конца в конец, поневоле пристрастишься к размышлениям. Холленд карандашом заносил в книжицу все, что приходило в голову. К сожалению, едва ли не все эти записи подпадали под категорию морализаторских сентенций: «роздых — зря потраченный воздух», например; не слишком-то информативно.
Зато в другом месте он нацарапал нечто куда более любопытное: «Однозначного ответа нет». Вот вам, пожалуйста, многозначная истина, некое руководство к жизни или своего рода символ веры; попытка проникнуть в суть. «Однозначного ответа нет» встречается снова и снова на нескольких страницах; повторяя эту фразу, Холленд словно под нею подписывался, хотя помимо умножения числа эвкалиптов его вера в разнообразие как жизненный принцип ну никак не проявлялась.
Бумагомарание в имении Холленда многократно умножилось, едва Эллен достигла брачного возраста.
В ту пору Эллен написала куда больше слов, нежели произнесла. В свой дневник она заносила диалоги с самой собою, а также подлинные и выдуманные беседы с отцом; были здесь описания отдельных крупных птиц, и моря, и ворот сиднейской школы. А еще девушка поверяла бумаге необычные сны и впечатления от многих заезжих кандидатов в женихи, в том числе и от последнего, мистера Грота.
Серебристую обложку дневника украшали цветные звездочки. На его страницах Эллен вольна была обсуждать свои чувства. Дневник стал ее лучшим другом. Ему она поверяла сокровенные тайны, уносясь мыслями в дальние дали. Больше всего Эллен любила то мгновение, когда открывала чистый лист — и солнечный свет белой складкой падал на постель. Тогда девушке мерещилось, будто она, уютно свернувшись в клубочек, греется в замкнутом пространстве своих дум; а сухие штрихи эвкалиптов и холмистый рельеф снаружи сгинули в никуда.
Несколько выбывших из состязания женихов воззвали к ней напрямую. Эллен читала их послания с интересом и даже сочувственно. Кое-кто писал огрызком карандаша; один — на оберточном пергаменте из мясной лавки. А ошибки какие забавные! Порою Эллен становилось жалко мужчин. Здоровенный лист бумаги прибыл от некоего Томаса Ли; Эллен помнилось, он много лет прожил где-то в Италии. Письмо было практически нечитаемо; с тем же успехом Томас Ли мог воспользоваться шифром. В сущности, оно представляло собою нагромождение каракулей, исправлений, оборванных и начатых заново фраз, подчисток, вычеркиваний и пробелов, хотя общий утонченно-деликатный настрой девушку заинтриговал, а в нижнем уголке автор изобразил нечто, смахивающее на дерево. Когда же провалился местный школьный учитель, к девушке хлынул ручеек трогательных записочек, красноречивых, искренних и смиренных; а в придачу к ним Эллен перепала пара фруктовых вазочек: незадачливый поклонник вырезал их из ярры или карри специально для нее.
Вплоть до нынешнего времени Эллен полагала, что отец знает все на свете, о чем ни спроси. Достаточно было взглянуть на запечатленные в лице годы. А как кратко и сжато отвечал он на конкретные вопросы — ведь и это тоже наводит на мысль о накопленных познаниях! И, что важно, голос его — всегда тут, рядом. Разумеется, Эллен даже вообразить себе не могла, что сыщется другой человек, способный назвать все эвкалипты до единого; тот, кто преуспеет, будет в точности как ее отец, только еще больше такой же.
Что до отцовских брачных расчетов, ее первоначальное потрясение было всплеском истерики, вот и все. Теперь Эллен наблюдала за происходящим с любопытством. Все женихи до единого остались за бортом. Очень немногим удалось преодолеть половину пути.
Пока самым многообещающим кандидатом казался мистер Грот: уже одна его неспешная обстоятельность, равно как и манера держать руки в карманах, должны были послужить предостережением. Вместо того, чтобы следить за его успехами, Эллен гадала про себя и на страницах дневника, почему тот избегает смотреть в ее сторону. «Нравлюсь ли я ему?» Ведь то, что мистер Грот включился в состязание, ровным счетом ничего не значит: чего доброго, это просто своего рода интеллектуальное развлечение, способ себя занять во время отпуска.
Отец вернулся в дом; вид у него был взъерошенный и озадаченный.
— Хорош, не то слово как хорош. А все потому, что мамаша его умом тронулась. Родного сына не признает. Вот он и брошен на произвол судьбы. Жить ему больше не для чего. Другого объяснения не вижу.
И Холленд энергично закивал.
— Мистер Рой Грот — интересный человек, во многих смыслах интересный.
Эллен попыталась представить себе его мать.
— Помнишь, я тебе показывал — много раз, между прочим — тот чахлый малли за запрудой — ну, тот, я на нем уж было крест поставил, а он взял да и оклемался? Маунтимлейский малли, один из редчайших видов. Я за ним много лет гонялся, а уж выхаживал так и того дольше. Мало кому, помимо нас с тобою, доводилось увидеть такой своими глазами. Так вот, подходим мы к нему, а я про себя думаю: тут-то ты и спасуешь, и придется мне подыскивать другого муженька для своей дочурки. Но нет, он как ни в чем не бывало выпаливает правильное название, imlayensis, — и продолжает себе рассуждать насчет мебели своей матушки. Так и хотелось прикрикнуть: «Эй, парень, полегче!» А вот внимательно осмотреть дерево ему и в голову не пришло. Ну не странно ли? Кстати, а мы видели, как ты белье развешиваешь. И знаешь что? Тут он мне говорит — роняет этак мимоходом, если ты понимаешь, о чем я, — что наша ярра на самом деле подвид. Зовется marginata, эвкалипт окаймленный, — ну, это-то я и без него знаю! — однако есть у него еще и второе название: thalassica, эвкалипт морской.
28
Библия, распространяемая бесплатно христианской организацией «Гидеоны»; неизменная принадлежность гостиничных номеров.