Вывод о военных победах как поводе для возведенияулу-джами в городах Анатолии заставляет рассматривать подобные мечети в качестве своеобразного мемориала военной славы мусульманского государства, безусловно, не ослабляя их культовой функции53. Отсюда понятно, почему улу-джами в момент строительства не получали какого-либо собственного имени: возводясь по монаршему заказу, они являлись инструментом государственной пропаганды, акцентировали результаты газавата и расширение «территории ислама» либо же просто военные успехи конкретного эмирата, султаната или бейлика, заставляя при этом нивелировать роль индивидуального заказчика, сколь бы высокопоставлен он ни был, и ограничивать его высокомерие в соответствии с исламской этикой. В качестве собственного мемориала заказчик мог основать вакуфное куллие, медресе или квартальную мечеть, увековечившие его имя. Правда, в ряде случаев улу-джами могли «потерять» свой мемориальный статус – например, при перестройке мечети имя заказчика «восстановительных» работ зачастую вытесняло память о некогда одержанных победах.
Первая Улу-джами в османской архитектуре появилась в Бурсе к 1400 г. и строилась по обету54 одновременно с мемориальным комплексом Баязида I – куллие Йилдырым, что впервые демонстрирует четкое различие функций и риторики двух монарших заказов.
А. Куран однозначно отнес Улу-джами Бурсы к планировочному типу мечетей, пространство которых составлено из одинаковых ячеек (multi-unit mosque with similar units)55; при этом 20-купольная мечеть Бурсы оказалась в одном ряду с двухкупольными Абдал Мехмед-джами в Бурсе, Сарачхане в Амасье, Гедик Ахмед-паша-джами в Афьоне, шестикупольной Зинджирликуйю в Стамбуле, девятикупольной Эски-джами в Эдирне, создавая впечатление, что османская архитектура пошла по пути механического увеличения количества перекрытых куполами ячеек зального интерьера. На самом деле предшественников у Улу-джами Бурсы в этом типологическом ряду нет – все перечисленные памятники датируются уже XV в. (причем большинство – второй половиной), и данный тип будет развиваться в направлении сокращения количества пространственных ячеек.
Архитектор Улу-джами обратился к композиции сельджукских зальных мечетей, составив план зала из 20 одинаковых квадратов -5 в поперечных нефах, 4 в продольных. Принципиальным новшеством оказалось перекрытие огромного (более чем 60 х 50 метров) зала 20 одинаковыми куполами диаметром около 11 м на парусах, опирающимися на 12 крещатых столбов, 14 выступающих из стен пилонов и укрепленные устои в углах, – итого 30 опорных точек, между которыми переброшены мощные стрельчатые подпружные арки56. Хотя размеры куполов и пролетов арок не превысили конструктивных возможностей сельджукского зодчества, османский мастер создал каркас, позволивший разгрузить стены и разместить два яруса световых проемов, осветив с двух сторон угловые ячейки. Основания куполов закрыты восьмигранными световыми барабанами, причем барабаны среднего нефа оказываются выше, – этот прием обеспечивает доминанту центрального нефа, ведущего к михрабу.
Улу-джами, Бурса. План (по Курану)
В отличие от «официальных сельджукских мечетей» в Улу-джами Бурсы акцентировано пересечение осей – боковые входы расположены симметрично, а купол над пересечением осей сделан световым, отсылая как к редуцированным ячейкам-сохнам в интерьерах построек Данишмендидов и Сельджуков Рума, так и к окулюсам раннеосманских культовых зданий (Худавендигар-джами в Бурсе, имарет Нилуфер Хатун в Изнике). Таким образом, в первой османской зальной мечети сделаны важные шаги не только к увеличению внутреннего пространства, но и к его структуризации, выявлению маршрутов движения в интерьере и обеспечению его освещенности. Размеры молитвенного зала позволили отказаться от предваряющего портика как «места последней общины»: знаковая функция Улу-джами анатолийской столицы явно преобладала над культовой; возможно, отсутствие дополнительного пространства для совершения молитвы объясняется и архаизирующим подражанием «большим сельджукским мечетям», не имевшим внешних дворов и портиков.
Улу-джами, Бурса. Вид с северо-запада
Улу-джами, Бурса. Интерьер. Вид с востока
Новаторство мечети Бурсы оказалось настолько очевидным, а вместимость – столь впечатляющей, что этот памятник сразу стал образцом для подражания. Безусловно, поход Тимура и поражение Баязида I в Ангорской битве (1402), приведшие к десятилетнему «османскому междуцарствию» и реставрации ряда бейликов, ранее подчиненных Османами, сократили строительную активность в Западной Анатолии; однако и правители княжеств, и претенденты на османский престол по-прежнему воспринимали закладку городских мечетей как политический акт, должный засвидетельствовать легитимность, прочность и могущество власти: мусульманское культовое здание по-прежнему оставалось действенным инструментом пропаганды.