Необходимо также отметить сборник Пражской шаламовской конференции 2013 года «Закон сопротивления распаду: Особенности прозы и поэзии Варлама Шаламова и их восприятие в начале XXI века», который представляет и зарубежные исследования Шаламова, а именно проблему архива, перевода и публикаций Шаламова за рубежом. Среди наиболее известных исследователей – Ф. Тун-Хоэнштайн, доктор философии, литературовед, ответственный редактор немецкоязычного собрания сочинений Шаламова, представляющая Центр исследований литературы и культуры (Берлин). Среди зарубежных исследований также необходимо отметить труды Ф. Апановича (Польша), Я. Махонина (Чехия), М. Берютти (Франция), Л. Токер (Израиль), П. Синатти (Италия). Работы переводчика А. Гунин (Великобритания) посвящены подходам к переводу «Колымских рассказов». Поэтике Шаламова, его эстетической концепции посвящен ряд исследований филолога, профессора университета Нового Южного Уэльса Е. Михайлик.
Большинство работ о Шаламове исследуют поэтику и эстетику его художественного творчества. Меньше представлены исследования литературной биографии Шаламова, документов, связанных с его литературными связями и эстетическими воззрениями. Наша работа отчасти восполняет этот пробел, восстанавливая круг чтения Шаламова в разные годы, его литературные связи, восприятие современной литературы, контакты с литературными журналами и издательствами. Среди исследований этого направления можно отметить работу Б. Я. Фрезинского, посвященную взаимоотношениям В. Шаламова и И. Эренбурга, статью Я. Клоца «Варлам Шаламов между тамиздатом и Союзом советских писателей», работу М. Берютти «Антитолстовец». Проблеме самиздата посвящена работа Л. Токер «Самиздат и проблема авторского контроля в судьбе Варлама Шаламова».
Изучение и популяризация наследия Варлама Шаламова связаны с проблемой сохранности, доступности и исследованности его архива. Доколымское творчество писателя сохранилось фрагментарно. Из автобиографии «Несколько моих жизней» (1964) следует, что между двумя лагерными сроками в 1932–1937 годах Шаламов занимался литературным творчеством всерьез. Насегда утрачены стихи и проза:
Написал 150 сюжетов рассказов, неиспользованных еще. Написал 200 стихотворений. В трех тетрадях их берег. Увы, жена тогдашняя моя мало понимала в стихах и рассказах и сберегла напечатанное и не сберегла написанное, пока я был на Колыме [Шаламов 2013: IV, 197].
В мемуарном тексте «Большие пожары» (1970-е годы[2]) Шаламов также упоминает о неоднократном уничтожении архивов – писем, произведений, сначала его сестрой, позже женой:
В конце концов, родные есть истинный источник всякого сожжения. Жгут же ради детей или руками сестер, матерей. В 1927 году, когда я жил в университете, родная моя сестра сожгла все до последней бумаги, письма – Асеева, Третьякова… Все просто потому, что я некоторое время был там, у нее, прописан.
Отношение моей семьи не отличалось ничем от этой шумной паники. Жена сохранила напечатанное и уничтожила все написанное. Кто уж так рассудил… Сто рассказов исчезли. Дерьмо, которое было сосредоточено в архиве «Октября», сохранилось, а сто неопубликованных рассказов (вроде «Доктора Аустино») исчезли [Шаламов 2013: IV, 557].
Стихи, сочиненные во время первого лагерного срока, на Вишере, сгорели. Уезжая в 1953 году с Колымы на материк, Шаламов взял с собой несколько тетрадей с переписанными набело стихами, остальное сжег в дезкамере. От семнадцати лет лагерной жизни сохранились только немногие записи, несколько фотографий Шаламова-фельдшера в больнице и копии следственных дел.
Что касается колымского периода писателя, то он сам сообщает в воспоминаниях следующее:
На Колыме стихи не уничтожали, не жгли как некие жертвы, а хранили бережно, чтобы исказить, дать ложное толкование и овеществить самым зловещим образом. В тех миллионах обысков, «сухих бань», по выражению Бутырской тюрьмы, стихов не находили никогда. Да я их и не писал. А если и писал, то уничтожал в каком-то ближайшем просвете разума [Там же: 553].
После возвращения Шаламов старался записать все, что невозможно было зафиксировать, находясь в лагере, поскольку это было строго запрещено. От трех последующих лет жизни на так называемом 101-м километре сохранились тонкие тетради и отдельные листы, на которых Шаламов записывал «Колымские рассказы», «Артиста лопаты» и «Очерки преступного мира» (7 единиц хранения) и стихи (18 тетрадей).