К их числу относится и язык, с помощью которого мы формулируем концепции эволюционной биологии. Рассмотрим, к примеру, историю слова «приспособленность» (fitness). Во времена Дарвина это слово в его обиходном смысле означало физическую пригодность, например для выполнения какой-либо работы. Сам Дарвин использовал его в значении приспособленности как физической способности осуществлять действия, необходимые для выживания, и производить потомство. Однако в начале XX века по мере развития популяционной генетики это слово было переосмыслено в математическом ключе как мера успеха чьих-либо генов в последующих поколениях. Это более широкое и обобщенное определение объединило в себе все источники различий в генетическом успехе особей – выживание, плодовитость, а также успех спаривания/оплодотворения – в единую переменную под общим ярлыком «адаптивного естественного отбора». Такое переосмысление приспособленности[52] произошло как раз в тот период, когда теория полового отбора путем выбора полового партнера была полностью изъята из эволюционной биологии. Переопределение термина сгладило и фактически уничтожило исходно вкладываемое в него Дарвином тонкое различие между естественным отбором признаков, обеспечивающих выживание и плодовитость, и половым отбором признаков, приводящих к неравномерности спаривания и к разнице в успехе оплодотворения. С тех пор удобное для математиков, но интеллектуально неоднозначное новое понятие приспособленности повлияло на представление людей о том, как работает эволюция, и затруднило даже саму возможность ясно сформулировать идею о существовании отдельного, независимого, неадаптивного механизма полового отбора. Если это повышает приспособленность, значит, это адаптивно, верно? Дарвиновско-фишеровская концепция полового отбора путем выбора полового партнера оказалась по большей части вычеркнута из языка биологии. Быть истинным дарвинистом оказалось попросту невозможно – по лингвистическим причинам.
Причиной искажения интеллектуальной сложности эстетического дарвинизма стала, по крайней мере отчасти, вера многих ученых в то, что унификация понятий есть великая научная добродетель, а разработка меньших по числу, но более широких и универсальных в применении сингулярных теорий, законов и систем взглядов является фундаментальной целью науки как таковой. Иногда научная унификация действительно становится благом, но она обречена на провал, когда в процессе этой унификации характерные, самостоятельные свойства частных явлений игнорируются или нивелируются ради приведения к общему знаменателю. Попытки оправдать какой-то феномен, вместо того чтобы объяснить его на основе отдельного внимательного рассмотрения его особенностей, приводит к неизбежной потере интеллектуального содержания любой концепции.
Утверждая, что эволюция путем выбора полового партнера – это самостоятельный процесс со своей особой внутренней логикой, Дарвин восставал против неумеренного научного и интеллектуального стремления к упрощению и унификации. Само собой, многие противники Дарвина в его Викторианскую эпоху были новообращенными адептами материального эволюционизма, только что отвергнувшими религиозное единобожие. Вероятно, исторический монотеизм стал основой для их предрасположенности к принятию нового мировоззрения, в котором всемогущий Бог был замещен другой единой всемогущей идеей – естественным отбором. На самом деле, современным адаптационистам тоже следовало бы задать себе вопрос – почему они испытывают неодолимую потребность объяснять все природные явления одной-единственной теорией или процессом. Не является ли эта тяга к научной унификации всего лишь фантомом монотеизма, так и не изгнанным из современной науки? И это еще одно следствие действительно опасной идеи Дарвина.
Если эволюционная биология намерена принять истинно дарвиновскую точку зрения[53], она должна вслед за Дарвином признать, что естественный и половой отборы – это два самостоятельных эволюционных механизма. При таком подходе адаптивный выбор полового партнера – это процесс, возникающий из взаимодействия полового и естественного отборов. Именно такой терминологии я и намерен придерживаться в этой книге.
Чтобы лучше разобраться в эволюции красоты и в подходах к ее изучению, взглянем поближе на сексуальную жизнь птиц. И начать это лучше всего с «в высшей степени интересного», по признанию Дарвина, фазана-аргуса.
52
Эрнст Майр (Mayr, 1972) говорил о том же самом в главе своей книги, изданной к столетию «Происхождения человека…».
53
Биологи-эволюционисты обычно признают четыре механизма биологической эволюции: мутацию, рекомбинацию, дрейф генов и естественный отбор. Согласно этой неоуоллесовской классификации половой отбор является частной формой адаптивного естественного отбора. Чтобы восстановить законную дарвиновскую систему взглядов на эволюционную биологию, к этому списку нужно добавить пятый независимый механизм – половой отбор.