За зарослями тонких молодых деревьев среди теней кто-то двигался: огромные очертания, хрюканье, сопение в грязи. Память юркнула за гриб и затаилась.
Из тени появились существа, смутно различимые в серо-зелёных сумерках. У них были крупные, покрытые шерстью тела, толстые головы и короткие хоботы, которые обследовали землю и срывали листву и плоды с нижних веток деревьев. Достигая роста около двух метров в холке, они напоминали лесных слонов, хотя были без бивней.
Маленькие остроконечные уши этих листоядных существ и их странно закрученные хвосты выдавали их происхождение. Это были свиньи, потомки одного из немногочисленных видов, одомашненных человечеством; они пережили эпоху великих разрушений и теперь приобрели такой подходящий к их образу жизни облик. В действительности же последние настоящие слоны стали жертвами вымирания вместе с людьми.
Более крупные существа, покрытые шерстью, прокладывали себе путь в поле зрения Памяти. У них тоже был слоноподобный облик, такие же размеры и формы, как у свиней. Но если у свиней были хоботы, но не было бивней, то у этих животных хобота совсем не было, зато были большие широкие рога, которые загибались вперёд и служили тем же самым целям, как когда-то бивни слонов — они разгребали землю и выкапывали корни и клубни. Более своенравные и агрессивные, чем свиньи, эти животные происходили от других выживших генералистов со скотных дворов человека — от коз.
Листоядные животные двух типов, свино-слоны и козо-слоны, кормились в нижнем ярусе леса у земли, отличаясь друг от друга достаточно сильно, чтобы соперничать за это пространство, и высокомерно игнорируя присутствие друг друга. Память съёжилась, ожидая, когда подвернётся случай убраться подальше от этих сильно эволюционировавших потомков сельскохозяйственных животных.
А потом она почуяла запах чужого дыхания на собственной шее: едва ощутимое тепло, вонь гнилого мяса.
Она немедленно рванулась вперёд. Не обращая внимания на слоноподобных свиней и коз, она бежала, пока не добралась до ствола дерева, и полезла вверх, цепляясь за трещины в коре. Она ни секунды не колебалась, даже не оглядывалась, чтобы увидеть, что именно приблизилось к ней почти в упор.
Впрочем, она кое-что заметила краем глаза. Это было существо размером с леопарда, с красными глазами, длинными конечностями, цепкими лапами и мощными резцами.
Она знала, кто это был. Это была крыса. А когда почуешь крысу, беги.
Но крыса бежала за ней.
Чтобы преследовать свою добычу, лазающую по деревьям, вид крысо-леопардов тоже учился лазать. У крысо-леопарда были когти, противопоставляющиеся пальцы, способные хватать ветки, передние конечности, позволяющие сильно раскачиваться, чтобы зверь мог перескакивать с ветки на ветку, и даже цепкий хвост. Он не был таким же хорошим древолазом, как лучшие из приматов вроде Памяти. Пока не был. Но не нужно быть таким же хорошим, как самые лучшие. Требовалось всего лишь быть лучше, чем худшие, слабые и больные, и ещё неудачливые.
И потому Память лезла вверх и вверх, поднимаясь в бледный зелёный свет верхней части полога леса, всё быстрее и быстрее, не обращая внимания на разрывающую её лёгкие боль, и ноющие руки. Уже скоро свет ослеплял её. Она добралась до верхней границы полога леса. Но она всё равно продолжала лезть, потому что у неё не было выбора.
И лезла до тех пор, пока она не выбралась на яркий дневной свет.
Она едва не споткнулась — настолько внезапно она вынырнула из зелени. Она цеплялась за тонкую ветвь, которая пугающе дрожала под её весом, украшенная зелёной и пышной листвой, впитывающей солнечный свет.
Она взгромоздилась прямо на вершину самой верхней ветки гигантского дерева. Полог леса выглядел зелёным покрывалом, которое простиралось до самого океана. Но она могла различить скалистые уступы ущелья, внутри которого рос её густой участок леса — древнее шоссе её предков. Больше ей некуда было идти. Задыхающаяся, измученная, с дрожащими от напряжения мускулами, она могла лишь цепляться за эту тонкую ветку. Солнце палило слишком жарко. В отличие от своих далёких предков, она не была приспособлена для жизни на открытом пространстве: её вид утратил способность потеть.
Но крыса не преследовала её. Ей показалось, что она заметила отблеск её красных глаз, прежде чем хищник спустился обратно во мрак леса.
На мгновение она возликовала. Отбросив голову назад, она выразила свою радость криком.
Возможно, именно это её и выдало.
Вначале она почувствовала лёгкое дуновение. Потом послышался почти металлический шелест перьев, и её накрыла тень.
Когти глубоко вонзились в плоть её плеч. Немедленно последовала вспышка мучительной боли, которая стала ещё хуже, потому что эти когти поднимали её — весь её вес висел на лоскутах её собственной плоти. Она летела. Она взглянула на землю, вертящуюся под ней — участки леса, полосы зелёных травянистых равнин и бурые краски рощ баранцового дерева, разбросанные по холмистому, изъеденному эрозией вулканическому ландшафту, и ещё сверкающий пояс моря вдали.
В мире Памяти и наверху, и внизу обитали свирепые хищники, словно красные пасти, окружающие тебя и ожидающие возможности наказать за малейшую ошибку. Спасаясь от одной опасности, она кинулась прямо в объятия другой.
Птица походила на помесь между совой и орлом, со свирепым жёлтым клювом и круглыми, направленными вперёд глазами, приспособленными к нападениям во мраке полога леса. Но это была не сова и не орёл. Этот свирепый убийца в действительности происходил от вьюрков — ещё одних широко распространённых генералистов, выживших в человеческой катастрофе.
Вьюрок тащил её в сторону высокого комплекса вулканических пробок — подвергшейся эрозии внутренней части древних вулканов. Окружающая земля, усеянная обломками камня, была зелена от травы, и в разных местах бурели рощи баранцового дерева. И Память, которую развернули лицом к высоким уступам, увидела гнёзда — гнёзда, полные розовых, широко распахнутых ртов.
Она знала, что случится, если вьюрку удастся дотащить её до своего гнезда.
Она начала кричать и бороться, колотя кулаками по ногам и нижней части живота птицы. Пока она боролась, зацепленная крючковатым когтем плоть её плеча разорвалась, и кровь струёй потекла вниз по её шерсти, но она не обращала внимания на пульсацию мучительной боли.
Вьюрок сердито закаркал и захлопал своими крыльями, огромными веерами маслянисто-блестящих перьев, которые били её по голове и спине. Она чуяла запах твёрдого, как железо, покрытого засохшей кровью клюва. Но она была слишком большим куском мяса даже для этой гигантской птицы. Пока она боролась, они опускались к земле, описывая круги — гоминид и птица, сцепившиеся в неуклюжей битве в воздухе. Наконец, она вонзила зубы в более мягкую плоть над чешуйчатыми когтями птицы. Птица закричала и дёрнулась. Её когти разжались.
И она провалилась во внезапную тишину. Единственным шумом было её собственное сбивчивое дыхание, вибрация воздуха, подобно ветру. Ей ещё была видна птица — быстро удаляющаяся кружащаяся над ней тень. Она хотела схватиться за ветки или камни, но не было ничего, за что можно было бы ухватиться.
Как ни странно, теперь, когда она окунулась в собственный страшнейший кошмар падения, она больше не боялась. Она расслабилась, ожидая.
Она шлёпнулась в крону дерева. Листья и ветви глубоко врезались в её кожу, пока она проламывалась сквозь них. Но листва замедлила её падение, и она грохнулась, наконец, на поросшую травой землю. Избитая, порванная и ушибленная, она с трудом переводила дух. В течение нескольких мгновений она не могла двигаться.
Для человека шок был бы намного глубже. Кто был виноват в этой цепи бедствий? Крыса, хищная птица, околдовавший её враг, злобный бог? Почему всё это случилось? Почему меня? Но Память не задавала себе ни одного вопроса такого рода. Для Памяти жизнь не была чем-то, подвластным управлению. Жизнь складывалась из отдельных эпизодов, была случайной и лишённой цели.
Именно так обстояли теперь дела у людей. Ты живёшь недолго. Ты не можешь менять мир вокруг себя. Ты едва понимаешь многое из того, что случается с тобой. Всё, о чём ты думаешь — это то, что происходит в данный момент: чувствуешь чужое дыхание, находишь ещё еды, спасаешься от очередного случайного убийцы.