Одно маленькое и крепкое растение, похожее на кактус, шар из кожистых покровов и защитных шипов, вытянуло свои верхние корни из почвы, бросая глубокую и протяжённую корневую систему. На корнях, которые дрожали, словно неуклюжие ноги, оно вразвалку полезло к ещё текущей воде. Оказавшись там, ходячее растение опало в грязь, как будто тяжело выдохнув. Слабые растительные мускулы, которые обеспечили его короткое путешествие, начали немедленно растворяться, а новые корни стали внедряться в мокрую землю.
По всей яме люди поедали внезапно появившееся угощение в виде растений, рептилий, амфибий и насекомых. Среди них были главным образом взрослые особи: в эти скудные времена дети были редкостью: Древо следило за этим.
Последняя, первый раз в жизни видевшая ливень, глазела на всё это, разинув рот.
Похожее на лягушку существо выбралось из земли. Оно запрыгало и отправилось к ближайшему из временных водоемов, где прыгнуло в воду и начало громко квакать, призывая к себе появляющихся вслед за ним самок. Вскоре водоём наполнился безумным плеском брачующихся земноводных. Последняя схватила одну из лягушек. Та была похожа на слизистый мешочек, наполненный водой. Она сунула её себе в рот. В какой-то миг она ощутила её холод, её сердце, стучащее у неё на языке, как будто испытывая разочарование в том, что её вековое ожидание в коконе из отвердевшей грязи грозило закончиться так бесславно. Затем она откусила, и восхитительные вода и солёная кровь брызнули ей в рот.
Но водоёмы уже высыхали, а вода с шипением уходила в выжженную землю. Из икры лягушек вывелись головастики, которые, претерпевая быстрый метаморфоз, откармливались водорослями, крошечными креветками и друг другом. Они тучами вылезали из воды вслед за родителями, и их расхватывала масса крохотных ящериц, охваченных трепетом пищевой лихорадки. Но молодые лягушки уже зарывались в грязь, строя для себя выстланные слоем слизи камеры, в которых они будут десятки лет ждать следующей бури; их кожа затвердеет, а обмен веществ из-за высыхания замедлится до полной остановки жизненных процессов.
Теперь люди далеко разбрелись по кормовой территории. Некоторые несли тяжёлые семена Древа — огромные стручки размером со свою собственную голову. Как и для лягушек, для Древа этот странный день был той самой выпадающей раз в сто лет возможностью дать семена нового поколения, которые для него посадят его армии симбионтов.
Последняя увидела Кактуса, которая преследовала маленькую шуструю ящерицу с толстым хвостом, полным запасённого жира.
Кактус родилась примерно в то же самое время, что и Последняя, и по мере роста они вместе познавали мир, делясь друг с другом, конкурируя и устраивая драки. Кактус была маленькая и круглая. Это было необычно для её людей, которые в целом были тощими и обладали длинными конечностями, чтобы эффективнее отводить тепло своего тела — и у неё был колкий характер: вот уж точно, как у кактуса. Кактус была кем-то вроде компаньона, даже сестры, но уж точно не подругой Последней. Чтобы назвать кого-то другом, нужно было обладать способностью узнавать чужую точку зрения, а эта способность была давно уже утеряна. В эти дни у людей не было друзей — никаких друзей, кроме Древа.
Последняя хотела бродить вместе с Кактусом, но ей пришлось отложить эту затею. Ей внезапно очень захотелось соли. Это было сообщение, переданное ей Древом посредством органических химических соединений, которыми оно кормило её, пока она находилась в коконе. Древу была нужна соль. И её первейшей задачей было отыскать её. Она помнила, где были соляные отложения — в нескольких сотнях метров отсюда. Она беспомощно отправилась в ту сторону.
Но в той стороне находилась сфера — этот таинственный шар чёрного и фиолетового цвета, который тихо опустился среди кишащего жизнью пейзажа.
Она колебалась, разрываясь между противоречащими друг другу позывами. Она знала, что сфера была неправильной вещью. Огромная волна человеческого разума давно уже схлынула, но люди сохранили хорошее понимание земли, её географии и ресурсов: результативность в сборе пищи была жизненно важным навыком, если приходится искать еду и воду в этом отчаянно засушливом ландшафте. Так что она очень хорошо понимала, что сферы не должно быть здесь. Но это был путь, ведущий к соли.
Несмотря на то, что на душе у неё было нелегко, она отправилась в путь.
Солонец был почти у подножия сферы. Она видела, как грязь прилипла к её странно сверкающей поверхности. Она попробовала не обращать внимания на сферу, и начала скрести липкую грязь.
Недостатка в соли не было. Сто миллионов лет назад, когда континенты сложились в своём танце в эту Новую Пангею, поверх значительной части Северной Америки образовалось обширное внутреннее море. Оно было отрезано от океана, и от него остались лишь разбросанные по земле озёра рассола. Но это исчезающее море оставило после себя обширные пласты соляных отложений — сверкающую равнину, которая простиралась на сотни километров. Соляные пласты были покрыты обломками, вымывавшимися из остатков гор, подвергшихся быстрой эрозии, и теперь оказались захороненными под метрами ржаво-красного песка, но по-прежнему находились на своём месте.
Вскоре она выкопала яму на глубину вытянутой руки и стала вытаскивать горстки грязи с примесями серовато-белой соли. Она жевала грязь, позволяя кристаллам соли растворяться у неё во рту, и сплёвывая песок. Собрав в своём животе запас соли для дальнейшей передачи Древу, Последняя освободилась от своего принуждения.
И она снова обратила внимание на сферу. Та передвинулась с того места, где она впервые увидела её. И она парила над землёй: под ней можно было разглядеть просвет шириной в палец.
Она приблизилась к сфере, опираясь на ступни и костяшки пальцев, и в её глазах светилось тусклое любопытство. Она почти не боялась. В её пустынном мире было мало чего-то нового. И аналогичным образом было мало угроз. Среди пейзажа, ровного, как поверхность стола, хищникам приходилось с большим трудом подкрадываться даже к самой медлительной и тупой добыче.
Она осторожно погладила поверхность сферы кончиком пальца. Та была ни тёплой, ни холодной. Она была гладкой, гораздо более гладкой, чем что-либо из того, что она ощущала до этого. Волосы на её руке поднялись дыбом, как будто наэлектризованные. И она могла ощутить какой-то запах, похожий на воплощение самой пустыни: электрический запах гари, горения и сухости.
Запах опалённого металла в действительности был результатом воздействия сильного вакуума: это было наследие космоса.
Покончив со сбором пищи, люди один за другим возвращались к Древу, залезали на его ветви и плотно заворачивались в его листья.
Последняя обернула кожистые листья вокруг своего тела. Чревный корень быстро выполз, тыкаясь в поисках клапана на её животе, и проник в неё, словно вновь отросшая пуповина. Когда её насыщенные солью жидкости начали поступать в Древо, Последняя получила в награду успокаивающее ощущение безопасности, мира и лёгкости. Это настроение было вызвано химическими соединениями, которые проникали в её тело, когда она обменивала свою кровь на сок Древа, но из-за этого оно не становилось менее приятным. Это было её единовременное вознаграждение за кормление Древа, а вот долговременной наградой была сама её жизнь. Древо ничего не брало, не давая ничего взамен. Ни послечеловек, ни Древо не были паразитами друг для друга. Это был истинный симбиоз.
Но что-то было не так. Последняя ощущала себя скованной, невыразимо обеспокоенной.
Пусть даже тёплый сок затуманил её голову зелёной сонливостью, она продолжала думать о том, как дитя лежало в своём коконе, держа большой палец во рту, а перед ней извивался чревный корень. Что-то было неправильно. Об этом ей говорили все инстинкты.
Сок начал ещё сильнее пульсировать в её кишечнике, и усыпляющие соединения поступали в её тело. Эта ударная инъекция означала, что Древо хотело, чтобы она оставалась здесь, где была, в безопасности своего кокона. Но её всё ещё тревожило это ноющее осознание неправильности происходящего.