Она вытянула чревный корень из своего живота и с силой оттолкнулась плечами и ногами. Кокон лопнул и раскрылся, она кувырком полетела на землю.
На миг её ошеломили свет и тепло. Хотя день был ещё светлым, солнце стояло низко. Внутри кокона время текло в ином темпе, нежели в мире снаружи — темп задавало само Древо. Но земля была твёрдая и покрытая слоем пыли. За исключением нескольких отметин от капель дождя, бури как не бывало.
Вокруг никого не было. Все коконы были закрыты — все, кроме одного. Кактус разглядывала её, высунув маленькую голову из своего наполовину запечатанного кокона. Бросив на неё игривый взгляд, Кактус выбралась из обернувших её листьев и легко кувыркнулась на землю, оказавшись рядом с Последней.
Чувство беспокойства у Последней всё возрастало.
Она поспешила вокруг основания Древа и нашла кокон своего ребёнка, покоящийся в изгибе низко растущей ветки. Но он был плотно закрыт и не поддавался, когда она пробовала раскрыть его. Воспринимая это как некую игру, Кактус присоединилась к ней. Они вдвоём просунули пальцы в швы между плотно прилегающими друг к другу листьями, напрягаясь, растаскивая их и хрюкая.
Если бы это было нужно человеку, он бы воспользовался инструментами, чтобы вскрыть эту оболочку. Но так больше не было. Искусство изготовления инструментов было утрачено, все творения рук человеческих давно уже разрушились, за исключением нескольких галечных орудий питеков, захороненных в безвестных слоях отложений. А Последняя и Кактус явно не показывали успехов в решении необычных проблем, поскольку в своём плоском мире они сталкивались лишь с отдельными проявлениями новизны.
В итоге, однако, кокон раскрылся с лёгким хлопком.
Там лежал ребёнок Последней, по-прежнему запелёнатый в белый ватообразный материал внутренней части кокона. Но Последняя сразу же увидела, что слой ватообразного материала стал ещё толще. Он покрыл собой лицо ребёнка, и его усики пролезали в её рот, нос, глаза и уши.
Кактус вздрогнула с выражением отвращения на лице.
Они обе знали, что это означало. Они видели это раньше. Древо убивало ребёнка Последней.
Новая Пангея.
Через сто миллионов лет после того, как Память легла в свою безымянную могилу, Америки начали двигаться обратно на восток. По мере того, как закрывалась Атлантика, Африка, дрейфовавшая на север от экватора, в ходе своего движения толкала Евразию ещё дальше на север. Тем временем Антарктида плыла на север, чтобы столкнуться с Австралией, и этот вновь объединившийся материк начал толкать Евразию с востока. Так и родился новый суперконтинент. Африка была центральной равниной нового объединения земель, обе Америки давили с запада, Евразия с севера, а Австралия и Антарктида с востока и юга. Во внутренних районах материка, которые были далеки от смягчающего климат влияния океанов, сложились суровые условия — обжигающе горячее и засушливое лето и убийственно холодная зима.
Все препятствия для расселения были ликвидированы. Когда растения и животные мигрировали во всех направлениях, возникла отвратительная неразбериха. Это было пугающее подобие великого всемирного смешения, которое устроили люди во время тех немногих тысячелетий своего господства на планете — и так же, как было раньше, единый мир был обеднённым миром. Последовали быстрые волны вымираний.
Время шло, и положение дел становилось только хуже.
Новый суперконтинент сразу же начал стареть. Обширные тектонические столкновения взрастили новые горы, а когда они разрушались, их обломки обогатили равнины химическими питательными веществами вроде фосфора. Но сейчас не происходило никаких новых процессов горообразования, никакого нового подъёма суши. Последние горы стёрлись до основания. Дождевая вода и грунтовые воды, просачиваясь сквозь почву, выщелочили последние питательные вещества, и когда они пропали, ничего не осталось им на замену.
Отложились новые пласты красного песчаника — ржаво-красные, такие же красные, какими были безжизненные марсианские пустыни — это был знак отсутствия жизни, знак эрозии и ветра, жары и холода. Суперконтинент превратился в обширную тёмно-красную равнину, которая тянулась на тысячи километров и была отмечена лишь стёртыми остатками последних гор.
Тем временем снижение уровня океана обнажило мелководные континентальные шельфы. Когда они высохли, начался быстрый процесс выветривания, забирающий кислород из воздуха. На суше множество животных просто задохнулось насмерть. А в океанах, когда сгладился температурный градиент между полюсами и экватором, замедлилась циркуляция воды. Вода застаивалась.
И на суше, и на море виды уходили в небытие, словно листья опадали с осеннего дерева.
В усыхающем мире знакомые состязательные игры хищника и добычи больше не были такими успешными. Миру не хватало энергии на поддержание существования больших и сложных трофических паутин и пищевых пирамид.
Вместо этого жизнь вернулась к гораздо более древним стратегиям.
Совместная работа была таким же старым решением, как сама жизнь. Даже клетки тела Последней были результатом слияний более примитивных форм. Древнейшие бактерии были простыми существами, жившими за счёт серы и жары адских условий ранней Земли. Для них появление цианобактерий — первых фотосинтезирующих организмов, которые использовали солнечный свет, чтобы превратить двуокись углерода в углеводы и кислород — было бедствием, поскольку химически активный кислород был смертельным ядом.
Те, кто выжил, выиграли благодаря объединению усилий. Пожиратели серы объединились с другой примитивной формой — свободноживущим плавающим организмом. Позже в этот союз вошла бактерия, дышащая кислородом. Триединая сущность — пловец, потребитель серы и специалист по кислородному дыханию — приобрела способность к размножению путём деления клетки и могла захватывать пищевые частицы. Во время четвёртого поглощения некоторые из растущих комплексов захватили ярко-зелёные фотосинтетические бактерии. Результатом этого стало появление плавающих зелёных водорослей, предков всех растительных клеток. И история продолжалась.
На протяжении всей эволюции жизни происходило ещё больше объединения, даже генетического материала. Сами люди — и их потомки, в том числе Последняя — были похожи на колонии совместно действующих живых существ, от полезных бактерий в их кишечниках, которые обрабатывали пищу, до поглощённых целые эоны тому назад митохондрий, который обеспечивали энергией сами их клетки.
Так это было и сейчас. Интуитивная догадка Джоан Юзеб, высказанная давным-давно, оказалась верной: так или иначе, но будущее человечества лежало в области сотрудничества, как друг с другом, так и с окружающими их существами. Но она никогда не смогла бы предсказать одного — каким было окончательное проявление этого сотрудничества.
Древо, отдалённый потомок баранца из времён Памяти, довело принцип сотрудничества и распределения благ до крайности. Теперь Древо не могло выживать без термитов и других насекомых, которые доставляли питательные вещества к его глубоким корням, и без пушистых ясноглазых млекопитающих, которые добывали для него воду, пищу и соль, а также сажали его семена. Даже его листья, строго говоря, принадлежали другому растению, которое жило на его поверхности и питалось его соком.
Но аналогичным образом симбионты, в том числе послелюди, не мог выжить без поддержки со стороны Древа. Его жёсткие листья защищали их от хищников, от иссушающе жаркого климата, и даже от «ливней века». Сок подавался через чревные корни — ровно так же, как само Древо забирало причитающиеся ему питательные вещества, по тем же самым проводящим путям: младенцев не кормили грудью, но их пеленало и вскармливало посредством этой растительной пуповины само Древо. Сок, который всасывался из глубочайших пластов, содержащих грунтовые воды, поддерживал их жизнь по время самых суровых засух, терзавших суперконтинент, и ещё этот сок, насыщенный полезными химическими соединениями, излечивал их раны и болезни.
Древо играло свою роль даже в воспроизводстве людей.