Для потребителей переход к либерализму имел серьезные последствия. Британия со своей свободной торговлей стала первой в мире потребительской империей. В первую очередь это означало более дешевые товары и более низкие налоги для британцев. Вместо того чтобы притеснять своих подданных, Британская империя перешла на путь роста, снижая налоги на растущий объем товаров. Потребление теперь стало государственной политикой. Но и на остальной мир либеральный империализм оказывал большое влияние. «Открытая дверь» на британский рынок пусть и косвенно, но все же принесла пользу потребителям от Вены до Буэнос-Айреса. Значение происходящего было куда шире, чем просто более низкие цены. Либеральный империализм повлиял на саму концепцию цивилизации, человечества и собственности.
Либеральный империализм повлиял на саму концепцию цивилизации, человечества и собственности.
Британия распространила новую модель владения вещами, которая вытеснила альтернативные материальные культуры. После столетнего господства в работорговле Британия отменила ее в 1807 году, а затем инициировала международную борьбу с торговлей людьми. Либеральная империя настаивала на том, что люди не вещи, и это не могло не сказаться на судьбе африканских королевств, построенных на рабстве.
Товары не нейтральны. В период расцвета Британской империи они ассоциировались прежде всего с передовыми европейскими технологиями, наукой и флотом. Растущий поток товаров по-разному повлиял на всех участников процесса потребления. Европейская одежда, диваны и зонтики нарушили существующую иерархию коренных народов в странах третьего мира. Для империй товары тоже являлись символами власти, которые демонстрируют дистанцию между тем, кто правит, и тем, кто подчиняется. Потребление в колониях необходимо было контролировать. К 1880-м годам, когда раздел Африки шел полным ходом, внутренние противоречия либеральной империи было трудно не заметить. Торговля и потребление быстро росли в мировом масштабе, и с такой же скоростью шел захват территории Африки.
В этом периоде глобализации кроется парадокс. С экономической точки зрения мир был более открыт в 1870-е и 1880-е годы, чем век или два до этого, однако с точки зрения политики и культуры это время было куда менее гибким и более закрытым. Распространение расовых предрассудков в эти годы было связано с двойственным отношением европейцев к растущему миру вещей, для которого они столько сделали. С одной стороны, процветала либеральная открытость, так как европейцы обнаружили, что отечественные потребители вносят солидный вклад в создание благосостояния и в развитие общества. С другой стороны, из-за узости своего мышления европейцы видели в африканцах и жителях других колоний второсортных людей, чернорабочих, трудящихся на западный рынок товаров массового потребления, или отсталых крестьян, но не самодостаточных потребителей. Эта расовая асимметрия противоречила все более демократичному потреблению: ранее привилегия аристократии, чуть позже – буржуазии, потребление в Европе теперь стало массовым. И хотя первое не связано со вторым напрямую, оба этих явления являются частью одной истории. Европейцы угнетали колониальное население, а у себя на родине возносили потребителя и высокий уровень жизни. В этой связи мы начнем свой рассказ об империи вещей с жизни африканских и индийских колоний, но в конце главы все равно вернемся к Европе, чтобы увидеть, как менялось потребление в период расцвета европейских империй.
Отнять и удержать
В настоящее время принято говорить о XIX веке как о веке «великого расхождения» между Востоком и Западом. В развитии промышленности и имперской мощи Европа опередила Китай. Причины такого положения дел до сих пор являются предметом споров[272]. Мировая торговля и экспансия, рабство в Атлантике и легкодоступный уголь внутри страны дали Британии уникальное преимущество. Однако решающим фактором оказались успехи, достигнутые за последние три столетия благодаря росту доходов населения. Высокий уровень зарплат побуждал британских предпринимателей внедрять инновационное оборудование, чтобы сокращать количество рабочих, а также вместе с другими странами участвовать в создании сложной сети технологии по всей Европе. Кроме того, время для этого было как нельзя более подходящим: после Наполеоновских войн (1803–1815) Европа наслаждалась миром и стабильностью. Китай же в этот период сотрясали серия природных катастроф, недальновидные реформы императоров и восстания, которые ослабляли страну[273]. Разумеется, и высокий спрос на индийский хлопок, и китайский фарфор сыграли свою роль в стимулировании экономического роста и внедрении инноваций в Великобритании – так же как и колонии в Атлантике, увеличившие рынок сбыта для тех отраслей британской промышленности, которые развивались наиболее быстро, например текстильной. Но прежде всего устойчивый экономический рост страны обеспечивали машиностроение, металлургия и пароходостроение, а не хлопчатобумажные рубашки и кремовый фарфор[274].
272
Pomeranz,