Как и любой другой вид в длинной эволюционной линии, которая вела от Пурги в будущее, которое трудно даже представить, Нот был переходным видом, отягощённым пережитками прошлого, и с ослепительным многообещающим будущим.
Но его тело и ум были здоровы и полны энергии, превосходно приспособлены к миру, в котором он жил. И сегодня он был так счастлив, как только возможно для него.
Наверху, в пологе леса мать Нота ухаживала за своими детёнышами.
Она мысленно называла двух своих оставшихся дочерей как-то вроде Левой и Правой, потому что одна предпочитала молоко из ряда сосков на левой стороне её тела, а другая — она была мельче и быстрее уставала — должна была довольствоваться правой стороной. Нотарктусы обычно приносили большой выводок — и у матерей было несколько пар сосков, чтобы выкормить такой выводок. Мать Нота изначально родила четверню. Но одного из младенцев утащила птица; другой, заморыш, быстро заразился какой-то инфекцией и умер. Мать вскоре забыла их.
Теперь она подняла Правую и посадила её на ствол дерева, в который детёныш сразу же вцепился. Когда она сидела в такой позе, её буроватый мех не выделялся на фоне коры дерева, и Правая оставалась бы здесь до тех пор, пока её мать не вернётся, чтобы покормить её. Она умела сохранять неподвижность целыми часами.
Это была форма защиты. Нотарктусы жили достаточно глубоко в чаще леса, чтобы чувствовать себя в безопасности от каких-то хищных птиц, нападающих с неба, но детёныш был уязвим для местных наземных хищников, особенно для миацид. Миациды, уродливые животные размером с хорька, некогда грабители чужих нор, питавшиеся мертвечиной, остатками добычи других хищников, были группой внешне непривлекательных существ, но, тем не менее, они были предками могучих кошек, волков и медведей более поздних эпох. И они могли лазить по деревьям.
Теперь заботливая мать прошла по ветке, отыскивая столь же безопасное место, чтобы оставить там Левую. Но более сильный детёныш был счастлив, оставаясь там, где был — прицепившись к шерсти на животе своей матери. После того, как нежное подталкивание не возымело действия, мать сдалась. Отягощённая тёплым весом своей дочери, она стала спускаться по лестнице из ветвей к земле.
Нот на всех четырёх лапах шёл по толстому покрову из опавших листьев.
Здесь росли листопадные деревья; каждую осень они сбрасывали свои широкие жилковатые листья, которые покрывали землю толстым слоем разлагающейся растительной массы. Значительную часть покрова, по которому шагал Нот, составляли листья, опавшие прошлой осенью и замороженные жестоким зимним холодом до того, как успели сгнить; теперь листья быстро перегнивали, и в туманном воздухе назойливо жужжали крохотные мушки. Здесь были ещё и бабочки; их броско расцвеченные крылья оживляли тусклую палитру лесной подстилки трепещущими всплесками ярких красок.
Нот медленно двигался, разыскивая пищу, всегда начеку на случай опасности. Он был здесь не один.
Два жирных тениодонта прокапывали себе дорожку в земле — их морды были погружены в гниющую листву. Они напоминали вомбатов с тяжёлыми челюстями и пользовались своими сильными передними лапами, чтобы копаться в земле, разыскивая корни и клубни. За ними следовал детёныш — неуклюжий здоровяк, тычущийся в лапы своих родителей, разгребающие толстый слой листьев. Палеанодонт шаркал лапами по земле, собирая муравьёв и жуков своим рылом, длинным, словно у муравьеда. И ещё была одинокая барилямбда, неуклюжее существо, напоминающее наземного ленивца, с сильными мускулистыми лапами и коротким прямым хвостом. Это существо, уныло волочившее лапы по земле, было размером с немецкого дога — но некоторые из её кузенов, живущих в более открытых местностях, дорастали до размеров бизона и были одними из самых крупных животных своего времени.
На одной стороне поляны Нот заметил медленное движение примата, оказавшегося другим видом адапид. Но он весьма сильно отличался от самого Нота. Словно лори последующих эпох, это медлительное существо, обитающее на земле, выглядело похожим скорее на ленивого медвежонка, чем на кого-то из приматов. Он медленно двигался по месиву из листьев, не издавая ни звука, и лишь его нос обнюхивал землю. Этот адапид придерживался главным образом лесной чащи, где его медлительность не была так невыгодна, как на более открытой земле. Здесь медленные и тихие движения делали его почти невидимым и для хищников, и для добычи — насекомых, которых он очень умело вынюхивал.