Щепотка, отстав от своей матери, не отреагировала на это событие.
Заплатка была испугана. Она ожидала, что детёныш последует за ней на дальнюю сторону плота. Но детёныш не видел приближающейся опасности. Человеческая мать смогла бы мысленно представить себе поле зрения своего ребёнка, чтобы понять, что ребёнок мог бы и не увидеть всего, что было видно ей. Но такое умение смотреть на мир чужими глазами было недоступно Заплатке; в этом отношении она, в точности как Нот, сама была похожа на очень маленького человеческого ребёнка, полагая, что все живые существа в мире видели то же самое, что видела она, и верили в то же самое, во что верила она.
Акула протаранила редкую листву тупой мордой. Для Странницы это вторжение разверстого рта из преисподней было кошмарным видением. Она завопила и беспомощно побежала, но была не в силах убежать за пределы плота.
Детёнышу повезло. Когда плот задрожал от нападения акулы, она забралась в угол между веткой и стволом. Её мать бросилась через весь вертящийся плот, перескочила через зияющую брешь, которую пробила акула, и схватила детёныша.
Но акула вернулась. На сей раз, она просунула свой клиновидный нос между двумя большими стволами, которые составляли основу примитивного плота. Стволы разъединились, и между ними открылся большой просвет усыпанной листьями воды. Один из маленького народца, пискнув, упал в расширяющуюся щель.
Рот акулы был похож на пещеру, раскрывшуюся перед ним. Искорка ума зверька была задута за секунду. Акула едва почувствовала, что схватила крошечный тёплый кусочек. Её работа только началась.
Антропоиды закричали и отбежали на край плота, стараясь оказаться как можно дальше от щели, но отшатнулись от пустынного океана, окружающего их.
Белокровный видел, что жирная, удовлетворённая самка толстобрюха сидела там же, где обычно — на своей ветке, покрытой листвой, а на её груди выставлено напоказ смешное красное вздутие — и это при том, что погром, устроенный акулой, открыл ей вид на океан. В этот пиковый момент стресса в изобретательном уме Белокровного замкнулись новые контуры. Это была логическая цепочка, недоступная никому, кроме самых умных представителей его вида. Но тогда, в среднем, каждое новое поколение антропоидов было хотя бы чуть-чуть умнее, чем предыдущее.
Белокровный взвился в воздух в прыжке. Обе его ноги врезались в спину самки толстобрюха. Она рухнула в море.
Это жирное, барахтающееся в воде существо было как раз тем, что ждала акула. Она вцепилась в свою добычу — прямо в середину её туловища. Акула извивалась всем телом, встряхнув толстобрюха, и её зубы с пильчатыми краями вырвали кусок плоти несчастного существа. Затем, заплыв в облако растекающейся крови, она стала ждать, пока её жертва не умрёт от потери крови.
Самка толстобрюха была крайне изумлена, внезапно оказавшись в воде, и ошеломлена острой болью. Но химические вещества потоком хлынули в её мозг, центры её работающего сознания были подавлены, и на неё словно снизошёл мир в этой кровавой тьме.
Тяжело дыша, Белокровный сидел на месте своего нападения, где от толстобрюха не осталось ничего, кроме кучки тонких колбасок скверно пахнущего помёта и горстки смятых листьев. Постепенно просвет в плоту закрылся — он словно излечивал сам себя. Антропоиды съёжились, испытывая слишком сильный стресс даже для того, чтобы заняться обыскиванием.
А солнце ползло вниз по западному небу, в той стороне, куда они беспомощно дрейфовали.
III
Дни и ночи, ночи и дни. Ни звука, кроме скрипа ветвей и мягкого шума набегающих волн.
Ночи являли вид ужасающего неба, от которого Страннице хотелось сжаться.
Но свет дня, под сияющим солнцем или под серой крышей облаков, не показывал ничего, кроме пустого моря. Не было ни леса, ни земли, ни холмов. Она могла ощущать лишь запах соли, а до её ушей не доносилось никаких криков птиц или приматов, никакого мычания травоядных. Теперь сток реки растёкся по большому океану, и даже другие фрагменты мусора, смытые сильнейшей бурей, рассеялись, уплыв за горизонт навстречу своим собственным бессмысленным судьбам.
Плот уменьшался.
Трупы антракотериев, застрявшие в ветвях дерева манго, давно уже куда-то уплыли. Последний из маленького народца тоже пропал. Возможно, он свалился в море. Большая туша индрикотерия раздулась, когда бактерии в его огромном кишечнике проедали себе путь к свету. Но невидимые рты из моря работали над тушей индрикотерия, проедая его снизу. Его мясо постоянно отрывали по кусочкам, и однажды огромный труп лопнул и скрылся, наконец, под поверхностью моря.