Но он всё ещё находился в сознании, испуская глухие тоскливые крики. Осторожно повернув голову, он растопырил пальцы более сильной левой руки.
В конечном счёте, истощённое до крайности тело Левого, борющееся за максимально долгое поддержание функционирования систем жизнеобеспечения, стало поглощать само себя. Когда закончился жир, началось поглощение мускулатуры — процесс, который вскоре приведёт к повреждению внутренних органов, которые, находясь в ужасном состоянии, начинали отказывать.
Но в эти последние мгновения Левый не чувствовал боли. Прекратились даже ощущения голода и жажды.
Странница смотрела, потрясённая и смущённая. Она словно глядела на живой скелет.
Последние жуткие крики Левого затихли. Его пальцы остались вытянутыми, навсегда замерли в его последнем жесте. Его спавшийся живот забурчал, и последняя нездоровая отрыжка вырвалась из его безжизненных губ.
Странница тупо глядела на остальных. Все они были кучками костей и повреждённой плоти, в ненамного лучшем состоянии, чем был сам Левый — в них едва можно было распознать антропоидов. Они не делали ни единой попытки обыскать друг друга, и вообще никакого другого контакта. Солнце словно выжгло из них всё, что делало их антропоидами, лишило их всего, чего они мучительно достигали за тридцать миллионов лет эволюции.
Странница повернулась и болезненно захромала обратно к своей кучке грязных листьев, ища укрытия.
Она пассивно лежала, меняя позу только затем, чтобы уменьшить боль от гноящихся ран. Её мышление казалось пустым, лишённым любопытства. Она существовала в унылой рептильной пустоте. Ей хотелось бы набить рот корой и сухими листьями, но мёртвый материал лишь царапал её истерзанную плоть.
И она продолжала думать о трупе Левого.
Она медленно встала и направилась к телу Левого. Его грудь вскрылась — это была посмертная рана, открывшаяся при высыхании его кожи. Запах, как ни странно, не был слишком уж плохим. В этой солёной водной пустыне в значительной степени отсутствовали процессы разложения, которые быстро поглотили бы тело Левого в лесу, и медленная мумификация, которая началась, пока он ещё был жив, продолжалась.
Осторожно просунув руку в рану, она коснулась рёбер, уже высохших. Она потянула мягкие ткани из грудной полости. Они легко отделились, обнажая его грудную клетку.
На теле вряд ли оставалось хоть сколько-то мышечной ткани. Жира не было совсем — только следы прозрачного липкого вещества. В полости тела Левого ей были видны его внутренние органы — сердце, печень и почки. Они были сморщены: они напоминали жёсткий побуревший плод.
Да, плод.
Странница сунула руку в грудную полость. Рёбра с треском раздвинулись, открывая мясистый плод, находившийся внутри. Она сжала пальцы вокруг его почерневшего сердца. Его удалось вытащить легко, с тихим шумом разрываемых тканей.
Она сидела, держа сердце, и откусывала от него куски, словно это было нечто не более экзотичное, чем особая разновидность манго. Мясо было постным и волокнистым, оно сопротивлялось зубам, которые шатались у неё в челюсти. Но вскоре она добралась до внутренней части органа и получила в награду немного жидкости — крови из его середины, которая ещё не высохла.
Вместо того, чтобы ослабить её муки голода, мясо лишь способствовало запуску атавистической потребности Странницы в пище. Слюна вновь появилась у неё во рту, а пищеварительные соки выделялись в её желудке, вызывая боль. После нескольких первых глотков её вырвало, и пища упала в море, но она продолжала своё занятие, пока твёрдое волокнистое мясо не задержалось внутри.
Глаза Левого, молочно-белые и непрозрачные, по-прежнему слепо таращились на солнце, которое убило его, а его левая рука сжалась в последнем жесте.
Заплатка зашевелилась. Подпрыгивая, она осторожно приблизилась к Страннице. Её кожа была обтягивающим мешком, на котором всё ещё держалось несколько клочков некогда очень красивой чёрной шерсти. Она с любопытством копалась в открытой грудной клетке Левого. Она ушла с печенью, которую стала быстро пожирать.