Религиозный экстаз позволителен, когда он является результатом здоровых предпосылок, но такой опыт чаще всего представляет собой продукт эмоционального воздействия, а не проявление истинно духовного характера. Религиозные люди не должны рассматривать каждое острое психологическое предчувствие и каждое сильное эмоциональное переживание как божественное откровение или духовное общение. Настоящий духовный экстаз обычно сочетается с глубоким внешним спокойствием и почти полным самообладанием. Но истинное пророческое видение является сверхпсихологическим предчувствием. Такое переживание не есть псевдогаллюцинация, как не является оно экстазом, похожим на состояние транса.
Человеческий разум способен действовать в ответ на так называемое вдохновение, когда он чувствителен либо к пробуждению подсознания, либо к воздействию сверхсознания. В любом случае такие расширения сознания представляются индивидууму более или менее инородными. Бесконтрольное мистическое воодушевление и буйный религиозный экстаз не являются подтверждением якобы божественного вдохновения.
Практическое испытание всех этих необычных религиозных переживаний мистицизма, экстаза и вдохновения заключается в том, чтобы выяснить, помогают ли они индивидууму добиться следующих результатов:
1. Обрести лучшее и более полноценное физическое здоровье.
2. Действовать более эффективно и с большей пользой в сфере умственной деятельности.
3. Более полно и с большей радостью разделять свой религиозный опыт с другими.
4. Достигнуть еще большей духовности своей повседневной жизни и вместе с тем честно исполнять будничные обязанности, связанные с обычным смертным существованием.
5. Больше любить и ценить истину, красоту и добродетель.
6. Сохранять признанные социальные, моральные, этические и духовные ценности.
7. Расширять свою духовную проницательность — богосознание.
Однако молитва не обладает реальной связью с этими исключительными видами религиозного опыта. Когда молитва становится излишне эстетской, когда она состоит почти целиком из прекрасного и блаженного созерцания Райской божественности, она в значительной мере теряет свое социализирующее воздействие и может увести своих приверженцев в мистицизм и самоизоляцию. Чрезмерная склонность молящегося к уединению несет с собой определенную опасность, что исправляется и предупреждается групповым, коллективным молением.
Моление как личный опыт
Молитве свойственна настоящая спонтанность, ибо первобытный человек начал молиться задолго до того, как у него появилось хотя бы какое-то представление о Боге. Обычно древний человек молился в двух противоположных ситуациях: остро нуждаясь, он испытывал побуждение обратиться за помощью; ликуя, он отдавался импульсивному проявлению радости.
Молитва не есть продолжение магии; и та, и другая возникли независимо друг от друга. Магия являлась попыткой приспособить Божество к каким-то условиям; молитва — это стремление приспособить личность к воле Божества. Истинная молитва и моральна, и религиозна; магия не отличается ни тем, ни другим.
Молитва может стать общепринятым обычаем; многие молятся потому, что так делают другие. Другие молятся из-за боязни чего-то ужасного, что может произойти, если они перестанут обращаться со своими регулярными прошениями.
Для некоторых людей молитва является выражением тихой благодарности, для других — коллективной хвалой, социальным выражением религиозного чувства. Иногда она является подражанием религии другого человека, в то время как в истинной молитве происходит искреннее и доверительное общение духовной сущности создания с вездесущим присутствием духа Создателя.
Молитва может быть спонтанным выражением богосознания или бессмысленным повторением теологических штампов. Она может быть восторженной хвалой богопознавшей души или рабской покорностью скованного страхом смертного. Иногда она является патетическим выражением духовных стремлений, иногда — крикливым, показным выражением набожности. Молитва может быть радостной хвалой или смиренной мольбой о прощении.
Молитва может быть детской просьбой о невозможном — или зрелой мольбой о нравственном росте и духовной силе. Она может просить о хлебе насущном — или заключать в себе чистосердечное стремление найти Бога и выполнить его волю. Это может быть целиком эгоистичная просьба — или истинный и величественный шаг к воплощению бескорыстного братства.