VII.
Мы познакомились во всѣхъ подробностяхъ съ функціями современнаго цивилизованнаго общества; намъ извѣстенъ также революціонный соціалистическій идеалъ. Мы констатировали равнымъ образомъ, что либеральныя попытки реформъ заранѣе осуждены на безрезультатность, и что въ идейной борьбѣ единственный предметъ, который насъ долженъ занимать, такъ какъ отъ него зависитъ сама жизнь — это то, что всякое отступленіе отъ принциповъ приводитъ неизбѣжно въ концѣ концовъ къ пораженію. Намъ остается показать, какое большое значеніе имѣютъ въ нашемъ столь удивительно сложномъ обществѣ различныя силы, приходящія въ столкновеніе; дѣло идетъ о томъ, чтобы такъ сказать исчислить силы армій, ведущихъ борьбу, описать занимаемыя ими стратегическія позиціи съ холоднымъ безпристрастіемъ военныхъ атакъ, подсчитать математически точно шансы на побѣду той и другой стороны. Однако великая битва идей, исходъ которой насъ такъ сильно занимаетъ, не будетъ развертываться передъ нами въ такомъ же порядкѣ, какъ какое нибудь сраженіе, въ которомъ участвуютъ генералы, капитаны и солдаты, съ командой — «пли» въ началѣ и крикомъ отчаянія «спасайся кто можетъ» въ концѣ. Эта длинная непрерывная борьба, которая началась для первобытныхъ людей въ дѣвственныхъ лѣсахъ милліоны лѣтъ тому назадъ и которая до сихъ поръ привела только къ частичнымъ успѣхамъ: она все же будетъ имѣть окончательное рѣшеніе — либо вслѣдствіе взаимнаго уничтоженія всѣхъ жизненныхъ энергій — человѣчество вернется къ первобытному хаосу, либо гармонія всѣхъ этихъ силъ приведетъ къ сознательному превращенію человѣка въ высшее существо.
Современная соціологія показала съ полной ясностью существованіе двухъ обществъ, находящихся въ борьбѣ другъ съ другомъ; они смѣшаны между собою, противорѣчія затемнены существованіемъ и тамъ и здѣсь элементовъ, которые желаютъ не желая и идутъ впередъ, чтобы сейчасъ же и отступить. Но если смотрѣть на вещи съ извѣстной высоты, оставляя въ сторонѣ нерѣшительныхъ и индифферентныхъ, двигаемыхъ судьбой, то станетъ ясно, что современное общество дѣлится на два лагеря: въ одномъ находятся тѣ, которые стремятся поддержать неравенство и бѣдность, то есть — повиновеніе и нищету для другихъ, наслажденіе и власть для себя самихъ; въ другомъ лагерѣ находятся тѣ, что ведутъ борьбу за общее благосостояніе и свободную иниціативу каждаго.
Сначала кажется, что силы обѣихъ враждующихъ сторонъ очень неравны: утверждаютъ, что консерваторы гораздо сильнѣе. Защитники современнаго общественнаго строя владѣютъ безграничной собственностью, ихъ доходы исчисляются милліонами и милліардами, все могущество государства съ арміей чиновниковъ, солдатъ, полицейскихъ, судебныхъ властей, весь арсеналъ законовъ и приказовъ, такъ называемыя непогрѣшимыя догмы церкви, инерція привычки, наслѣдственные инстинкты и пошлая рутина, которая почти всегда привязываетъ пресмыкающихся побѣжденныхъ къ ихъ гордымъ побѣдителямъ — все это на ихъ сторонѣ. Что же могутъ противопоставить всѣмъ этимъ организованнымъ силамъ — анархисты, эти строители новаго общества? Повидимому — ничего. Безъ денегъ, безъ арміи — они несомнѣнно оказались бы побѣжденными, если бы не являлись представителями идейной и нравственной эволюціи. Они сами по себѣ ничто, но за нихъ развитіе человѣческой иниціативы. Все прошлое лежитъ на ихъ плечахъ страшной тяжестью, но логика событій оправдываетъ ихъ и толкаетъ впередъ, не смотря на законы и полицейскихъ.
Попытки подавить революцію могутъ временно окончиться видимымъ успѣхомъ. Реакціонеры ликуютъ и поздравляютъ другъ друга. Но ихъ радость напрасна: отхлынувъ въ одномъ мѣстѣ, революціонная волна поднимается въ другомъ. Послѣ того, какъ была раздавлена Парижская Коммуна, оффиціальный и придворный міръ Европы могъ думать, что соціализмъ — это революціонная стихія современнаго общества — умеръ и похороненъ навсегда. На глазахъ побѣдителей нѣмцевъ французская армія вообразила, что она можетъ себя реабилитировать подавленіемъ и разстрѣломъ парижанъ — всѣхъ недовольных и революціонеровъ. На своемъ политическомъ жаргонѣ, консерваторы могли хвалиться тѣмъ, что они «пустили кровь бродягамъ». Тьеръ — этотъ несравненный типъ буржуа—выскочки, думалъ, что онъ окончательно уничтожилъ парижскихъ революціонеровъ и зарылъ ихъ на кладбищѣ Перъ-Лашезъ. Тѣ же изъ оставшихся, которыхъ онъ считалъ наиболѣе зловредными представителями соціалистовъ, были сосланы въ заточеніе въ Новую-Каледонію, къ нашимъ антиподамъ. Вслѣдъ за Тьеромъ повторяли его слова всѣ его европейскіе друзья и со всѣхъ концовъ неслись пѣсни Тріумвира. А что касается нѣмецкихъ соціалистовъ, развѣ они не были подъ надзоромъ того, кто былъ «могущественнѣе самихъ государей» — одно движеніе бровей котораго приводило въ трепетъ Европу. А русскіе нигилисты? Кто были эти несчастные? Странныя чудовища, дикіе потомки гунновъ и башкировъ, въ которыхъ цивилизованные люди запада видѣли только зоологическихъ особей. Увы! безъ труда можно себѣ представить, какое мрачное молчаніе настало, когда въ Варшавѣ и другихъ мѣстахъ былъ «водворенъ порядокъ». На другой день послѣ бойни, найдется немного людей, готовыхъ стать подъ пули. Когда одно слово, одинъ жестъ наказывается тюрьмой, очень рѣдко встрѣчаются люди, готовые подвергнуться опасности. Немногіе спокойно жертвуютъ собой за дѣло, торжество котораго еще не близко, или даже сомнительно: всѣ не могутъ обладать героизмомъ русскихъ нигилистовъ, составляющихъ прокламаціи въ лагерѣ своихъ враговъ и расклеивающихъ ихъ на стѣнахъ, чуть ли не на глазахъ у часовыхъ. Нужно быть самому готовымъ на всякую жертву, чтобы имѣть право послать упрекъ тѣмъ, кто не смѣетъ объявить себя борцомъ за свободу, когда ихъ заработокъ, а слѣдовательно и жизнь дорогихъ ему существъ зависитъ отъ ихъ молчанія. Но если не всѣ угнетенные — герои, они не менѣе чувствуютъ страданія, они не менѣе желаютъ освободиться отъ гнета и настроеніе всѣхъ страдающихъ вмѣстѣ съ ними и знающихъ причины страданій создастъ въ концѣ концовъ революціонную силу. Хотя въ какомъ-нибудь городѣ вовсе не существовало бы ни одной группы, объявившей себя анархистами — всѣ рабочіе въ немъ все же анархисты въ большей или меньшей степени. Инстинктивно аплодируютъ они товарищу, который говоритъ имъ объ общественномъ строѣ, когда не будетъ хозяевъ и когда продуктъ труда будетъ принадлежать производителямъ. Этотъ инстинктъ содержитъ въ себѣ зародышъ будущей революціи, ибо съ каждымъ днемъ онъ становится опредѣленнѣе и претворяется въ сознаніи. То, что рабочій смутно чувствовалъ еще вчера, сегодня онъ уже это знаетъ и каждый новый опытъ приноситъ ему новыя знанія. А крестьяне, которые не могутъ прокормиться продуктами своего клочка земли, и тѣ еще болѣе многочисленные, которые не имѣютъ и куска глины — не начинаютъ ли они понимать, что земля должна принадлежать тѣмъ, кто ее обрабатываетъ? Они это всегда инстинктивно чувствовали; теперь они это знаютъ и скоро заговорятъ опредѣленнымъ языкомъ борьбы.