Синенький уазик полз по дворам, фырча двигателем, ощупывая прожектором каждую кочку. Они искали жертв, и сами были жертвами. Александр хорошо усвоил урок — нельзя жалеть, нельзя выжидать, нельзя, чтобы хоть один остался в живых. Машина остановилась у подъезда, внутри горели огоньки сигарет, люди размышляли, может быть — даже что-то чувствовали. Сухой выстрел раздался неожиданно. Стрелял Равиль, по бензобаку, но машина не вспыхнула, не загорелась, пуля была обыкновенной — со стальным стержнем, не трассирующая, и уж тем более не зажигательная…
— Твою…, - проворчал Саша и сам нажал на спусковой крючок, чувствуя радость, второй раз в жизни ощущая, что сознание его — не просто погремушка для языка, но точный и совершенный инструмент.
Он выстрелил четыре раза — одиночными. Водитель. Напарник. Возможно на заднем сиденье. Двое. Равиль так же скупо жал на крючок, обалдуй, балбес, раздолбай… Пять секунд — Саша перестал стрелять, перевел предохранитель вверх, на «автоматический», чтобы залить все огнем, если у Наиля не получится… Но у него все получилось. Александр заметил только тень, дверцы машины открывались одна за одной, по два выстрела — сначала через стекло, потом — в открытую. Еще один — видимо, кто-то пошевелился. Наиль уже бежал на взгорок, кустами, пригибаясь, бросая тело из стороны в сторону, «качал маятник».
— Уходим, — бросил он, пристраиваясь в двух шагах от брата, дуло автомата бестрепетно посмотрело на ближайшие кусты, на помойку, на окна и подъезд общежития. Потом Наиль развернулся, тщательно прицелился. Выстрел, звон разбитого стекла на третьем этаже девятиэтажки напротив.
— Доносчику — первый кнут. Надо было свет отключать в прихожей, козел, — проворчал он. — Сейчас повалят. Через проезды уйдем.
— Когда они придут утром, то нам будет на пятьдесят двух легче, — жестоко подвел он итог.
— Отобьемся…
Когда уже подошли к своему дому на окраине города, то свет выключился. Саша плюхнулся в траву, думая, что «они» не стали ждать утра, что все это ради них, троих… Но свет погас везде — со взгорка видно, что потухли огни даже в заводских районах. Темнота и тишина окутала трех друзей. И гула машин не слышно.
— Они отключили все, — прошептал Александр. — Они уже начали «отменять законы».
— Это хорошо, — рассудительно ответил Наиль. После стрельбы на него напала странная отрешенность, он даже не крался по ночным улицам, а шел — спокойно, словно по своей земле, по своему городу. Но ведь это и вправду наша земля, — прозрел Саша, поначалу негодующе поглядывая на товарища, стараясь прятаться в тени.
— Хватит, Искандер, — сказал тогда Наиль. — Не надо прятаться. Надо идти спокойно, не вызывая подозрений. Они сами загонят себя в ловушку, попросят бросить оружие и поднять руки. Поверь, я успею выстрелить первым.
— А с другой стороны — это плохо, — продолжал Наиль, оглядывая притихший город. — Война объявлена, а на войне нет правил. Война — это обычное состояние человека, — добавил он, открывая дверь подъезда.
Прежде, чем зайти в свою квартиру, Наиль поймал Сашу за рукав:
— Подумай сегодня о том, как мы будем выживать завтра.
— Я подумаю, — пообещал Саша. А потом спохватился. — Я уже давно обо всем подумал.
Наиль вздохнул во мраке, и захлопнул за собой дверь.
Утром, в десять часов, в дверь позвонил Шпаков.
— Вы чего? — накинулся он с порога на Сашу. — Работать кто будет? Дело стоит! Пока есть время! Хоть семьи на первое время обеспечим! У меня будильник не сработал, вот гадство!!!
— Да погоди ты, — отмахнулся Саша, обтираясь полотенцем. Он встал в девять утра, и не стал никого будить, тем более что телефоны все равно не работали — даже мобильники.
— Пошли на кухню, — предложил он Сереге. Когда тот прошел, Александр включил газ — сразу все четыре конфорки, одну за другой. Привычного шипения не последовало. Потом открыл холодильник — трехкамерную гордость, купленную на деньги бывших «краеведов». Ни одна лампочка не горела. Сунул Шпакову в руки молчащую трубку радиотелефона.
— Шпак, ничего не работает, — сказал Саша рассудительно. — Не веришь мне — попробуй завести свою машину. Заодно и мою «ласточку» попробуй. Может, что и получится, — он сунул в потную ладонь Андрея ключи.
— Иди, — усмехнулся он, разглядывая возмущенное лицо друга. — Сегодня ручками, а в первую очередь головой придется поработать.
— Ну, гады, сговорились, — прорычал Шпаков, вылетая из квартиры.
Но, как не прискорбно, Саша оказался прав. Ни УАЗик, ни «ласточка» не завелись. Они даже не реагировали на ключ, не пытались верезжать стартерами. Стояли мертвыми кусками железа. От отчаяния Сергей полез в кабину собранного Гаврилой «урода». Два провода, болтающиеся под приборной стойкой, высекли друг из друга искру, мотор загудел, заработал, набирая обороты. Сергей выбрался из кабины, лицо горело, и он негодовал, рвал и метал от глупой шутки.
— Провода с аккумулятора скинули? — заревел он. — Кто в мой гараж лазал?
— Никто в твой гараж не залезал, — отозвался спокойно Саша.
Только теперь Шпаков заметил, что на улице слишком много народу для десяти утра. Поодаль стояли два мужика — Семен и Валера — соседи из общежития, нервно курили. На противоположной стороне дороги высыпали на скамейки старики. Носились ребятишки — но жена уже говорила с утра, что ребенка в садик брать отказались — не было воды и электричества. Около Наиля собралась чуть ли не вся татарская мафия их маленького городка. Шпак узнал Равиля, Ильдара, Ильяса — они часто приходили в гости к «восточному» соседу.
— Помнишь, что вчера говорил Гаврила? — спросил Александр, подавая Шпакову автомат с перевязанными изолентой магазинами. — С сегодняшнего дня власти не будет. Думаю, что никакой власти не будет. Не будет законов, не будет государства, не будет никого, кто может приказать. Помнишь, о чем вчера говорили мы? Возьми!
Шпаков привычным движением закинул оружие за плечо.
— Пошли, — сказал он.
Сначала они сели на скамейку вчетвером — Сергей, Андрей, Саша, Наиль. Шпак вглядывался в лица товарищей, и не мог понять, почему не видит обреченности, не видит готовности идти на заклание. А потом почувствовал, как налился тяжестью автомат за спиной. Как мрачная решимость заполняет все тело.
— Я не пойду в милицию, — тяжко обронил богатырь. — Сами пришли — пусть сами разбираются, — он почувствовал, что начинает накаляться, чувствовать силу, которой нипочем даже четверо молодчиков в переполненном дискоклубе. Тогда они пытались обидеть его будущую жену — и Андрей дал понять, кто прав и кто виноват. Разбегались все — даже охранники, только он и Аня остались, а в руках — изломанная в щепу скамья, да еще четыре недочеловека тихонько поскуливают на полу.
— Мне работать надо! — заводил Шпак сам себя. — Мне семью кормить! Они ее накормят? Защитят? Может, мля, кто еще в постель вместо меня ляжет!? Убью, сволочей, в кровь, в мясо… Пусть захлебнутся!
— Никто не придет, — тихо сказал Саша. — Сегодня ночью мы завалили четверых. И будем валить еще. Их оружие наверняка не стреляет, — при этих словах Наиль показал циркониевые зубы. — Будем нападать, прикончим всех. Гаврила один, но очень большая стая собак может завалить и льва. Тогда они придут за нами — мы ведь свидетели и соучастники. Я их опережу. Это война. Моя война.
— Это и моя война, — радостно отозвался Наиль.
Вторым был Андрей. Шпаков даже не поверил, что Павин на такое способен.
— Я тоже, — сказал маленький человек. — Я тоже… буду… хочу… на войну, чтоб её… Только… это… как же ячмень…?