Шпак ничего не говорил. Он вспоминал — недели, месяцы, годы упорного труда, по колено в грязи, по двенадцать часов в смену на железе, сутками в поле, не разгибая спины, с песком на зубах. Саша прав — они все равно придут. Им нет дела, пока ты работаешь на них. Они озлобляются, когда ты начинаешь спрашивать за свой труд. Они выдумали правила, и негодуют, когда эти правила нарушают такие, как Андрей, как Саша, как Наиль. Они пришли только из-за того, что четыре мужика подняли брошенную землю, захотели работать на себя, а не на налоги и сборы. Сергей привык, что если что-то мешает работе — надо устранить, уничтожить это «что-то» — пусть валун, или поваленную на дороге сосну, разлившийся ручей, распоясавшийся овраг. И если начинает мешать не «что-то», а «кто-то», то их тоже надо уничтожить. Уничтожить государство, всех людей, которые на него работают — всех, под корень, детей, стариков, пусть это будут учителя и врачи, пусть хоть экономисты с тремя образованиями, армия, милиция, конторы, суды, загсы, банки, комиссии, пожарные, спасатели, пограничники, тетки в паспортном, в гребаных ОВИРах, таможенники, железнодорожники, связисты, бухгалтеры, чиновники, депутаты, секретарши, нотариусы, министры, помощники и воры, белоручки, любой в хорошем костюмчике, в хорошей машине без траурной каймы под стриженными ногтями, загорелый, холеная, с сумочкой через плечо в годовую зарплату трудяги на заводе, яхтсмены, в отутюженной форме — особенно в форме! — как их много!
Но нет, Сергей не пойдет на них войной. Не сегодня, не сейчас. Надо еще урожай собрать… Но он будет готов, с этого мгновения — всегда готов встретить их с оружием в руках. Только так можно разговаривать с машиной. Железным инструментом, огнем и умением — потому что это все-таки машина. Все эти люди — просто части машины, болтики и винтики, и всегда можно отвинтить, закрутить, сломать, наконец. Они должны были понимать — на что идут. Если ты надел форму — будь готов к тому, что ты стал потенциальной жертвой, и абсолютно каждый имеет право напасть на тебя. Если не понимаешь этого — значит не было мозгов и не будет… Пусть попробует хоть кто-то прийти — и Сергей устроит им капитальный ремонт, кровавую баню, все умоются.
— Я сегодня на поле пойду, — сказал Шпак глухо. — Кто-то ведь должен вас кормить…
Александр скривился, Наиль с досадой отвернулся, а Сергей подтянул автомат к груди.
— А как же мы… без тебя? — спросил Павин.
— А вы, — отозвался Шпак. — Вы меня прикроете. Пока воевать будете, я что-нибудь придумаю. А уж как придумаю…
Неуверенная улыбка заиграла на лице Александра. Наиль оскалился, блеснул на солнце циркониевыми зубами. Павин протер ладонью вспотевший лоб.
С нами богатырь! На нашей стороне сила. Если уж Шпак решил думу думать — то такое придумает, что никому мало не покажется. Ни в денежном отношении, ни в вещественном…
Шпак встал, и друзьям показалось, что солнце скрылось, загороженное его необъятной фигурой.
— Заправим кровью бензобаки танков, — тяжело произнес Шпак первую строчку.
— Из тел врагов мы выстроим мосты, — твердо подхватил Саша.
— Зальем огнем чужую землю.
— Пусть на своей живут лишь я и ты.
— Хорошая песня, — прищурясь сказал Наиль. — Почему вы ее так редко поете?
— Редко когда она нужна, — подал голос Павин. — Какой у нас план?
— Так, — сказал Александр, чувствуя, что внутри все сжимается. — Наша единственная надежда — грузовик. Похоже, это единственное, что работает. Кроме оружия, — уточнил он. — У нас девятнадцать автоматов и по два-три магазина к каждому. Грузовик мы не отдадим никому. Ясно? А на поле по любому идти надо. Шпак прав… Наиль?
— Эй, соседи, балалар! — позвал Наиль всех со двора. — Сегодня собираем картошку. Знаю, рано, но нужно, иначе нечего будет собирать, — быстро проговорил он, заметив негодование на лице Шпака. — Ячмень оставим, вряд ли кто в этом году пиво варить будет. Ездить будем по две смены. Берем всех — жен, родственников, вообще всех — сто гектар это много. Двое на поле с оружием. Копаем лопатами. Увозим так — один в кабине с напарником, трое — по бортам. Стрелять на поражение. Не останавливаться. Двое остаются в усадьбе и еще двое должны быть дома, здесь. Итого — одиннадцать стволов. Сколько нас? Семен, Валера, вы с нами? Балалар, вы с нами, или просто так?
— С вами, с вами, — отозвался бритоголовый Ильдар, самый высокий и здоровый из кучки малорослых татар.
— Итого десять человек, — сосчитал Саша. А потом решил: — Идем по соседям, думаю, на халяву никто не откажется. Андрюха, объясни всем ситуацию и раздай оружие. Попробуй найти наших, заводских. Стачечников.
— Даже знаю, где искать, — проворчал Шпаков.
— На заводе, в раздевалках. Станки-то стоят, — вмиг догадался Андрей Павин. — Возьму машину.
Саша и Сергей переглянулись.
— Бери, — уверенно решил Саша. — Возьми всех татар. Езжайте вдоль окружной. Не «по», а «вдоль», — крикнул он вслед.
— Не учи отца, — пробурчал Павин. Он и вправду был старше всех в артели. — Чует мое сердце — ментам сейчас совсем не до нас. Они сейчас с Гаврилой захотят разобраться, — и коротыш рассмеялся низким, грудным смехом.
Труднее всего будет, думал Саша, объяснить все Наташе. Он вошел в квартиру и застал ее у окна в кухне. Она стояла, и глаза требовали объяснений, убеждений, желали, чтобы он остался дома и не дай бог…
— Помнишь, я говорил про трудные времена, говорил о войне, о революции? Вот они наступили, эти времена. Я не могу оставаться в стороне, иначе погибнем. Мы должны выжить и я приложу все силы, чтобы мы выжили. Сегодня едем на картошку, собирайся, — сказал он, развернулся и вышел.
Лев не должен объяснять львице, почему он убивает других соперников.
— Потому что новый самец убьет наших детей, — сказал он уже в подъезде.
— Санек, складировать будем в гаражах. Они под окнами, легко вести наблюдение даже одному, — говорил Шпаков.
— Если приедут стачечники, дома оставим не двоих, а четверых. Детей в поле не берем, — отозвался Александр.
Они открыли все четыре гаража, вручную выгнали на улицу Серегин УАЗик, Сашину «ласточку» — «копейку», Андрюхину «Мазду» и Наилину «десятку».
— В каждую яму убирается пять тонн, — считал вслух Серега. — Итого двадцать. Мы только с гектара столько соберем. А их там — сотня.
— Мы с тобой, Андрюх, самые что ни на есть «кулаки», — пошутил Саша. — Ничего, еще подвалы найдутся.
— Электричество надолго отключили? — поинтересовался Шпаков и ответил сам себе. — Надеюсь, что не навсегда. Вот тепла если зимой не будет — это труба. Конец всему.
— У нас котел есть, переведем на дрова.
— А город?
— Какой город? — переспросил Саша, и Сергей замолчал.
Действительно, какой, к черту, город? С какой стати они должны заботится о других? Если кто-то не переживет эту зиму — это его право. Пусть останутся только сильные, трудолюбивые, умеющие жить сами, а не за счет других. Сколько сил было положено, чтобы выбить разрешение на почти собственной земле, а потом зарегистрировать гаражи в городском земуправлении? Сколько времени, нервов, денег, унижений — ради пустого клочка в государстве, где на каждого жителя приходится чуть ли не сто двадцать тысяч квадратных метров земли? Пусть теперь сами дохнут! Найдем место, похороним, — злорадно подумал Шпаков, и поправил автомат. Вдали уже слышался гул движка — грузовик возвращался.
— Артемич, баклажан ты старый! — заорал Саша, как только увидел первого, кто спрыгнул из кузова. Долговязый тощий человек в потрепанной кожаной куртке, старых лакированных ботинках, с автоматом наперевес.
— Гляжу, вы тут резво за дело взялись, — проворчал тот, кого назвали Артемичем. — Нас сегодня за три четверти отпустили, орут — как тараканы, нигде света нет… и грёб я налево всю их работу! Картошечкой, говоришь, разживемся?
— Еще как, — улыбнулся Саша, пожимая широкую ладонь в грубых мозолях, протягивая свою другим, здороваясь со всеми. — Урожай собираем. Сто гектар, представь, две тыщи тонн минимум!
— Неплохо, — пророкотал Артемич. — А не рано?
— В самый раз, — уверил его Андрюха.
— Шпак, и ты здесь? Молодцы. И с оружием неплохо придумали. Тут такое творится!
— Чего? — спросил Саша в нетерпении, уже предчувствуя, уже зная, почти наверняка…