Время близилось к вечеру, разбивались палатки, занимались дома. Поднялись дымы костров. Тимур отправил четверых бойцов-пастухов домой — вместе со стадом. А ребята, загнав животину в загоны — рванули обратно, к Тимуру. И главное — никому, ничего, ни пол-слова… как потом выяснилось — просто понадеялись друг на друга. В итоге четыре чеченца и три татарина, посовещавшись минут десять при свете луны, решили:
— Резать…
Они умело, даже чересчур умело сняли посты и разводящих. Потом вошли-вползли в палатки. На каждого оказалось полтораста душ. Тихо, быстро, одного за другим; хорошо, если спит на спине — того быстро; если на животе, то надо по возможности — резко (предварительно вытерев кровь с рук) — запрокинуть голову — и резать очень глубоко, до трехеи; труднее всего — кто на боку, а таких всегда большинство; из палатки — в палатку… Потом взялись за командиров, которые поставили штаб в местно «сельпо»…
— И что, неужели никто…? — тупо спросил тогда Александр.
— Да нет, — ответил за всех Тимур. — Я чуть не прокололся. Руки скользкие.
— Ё-мое, — только и сказал тогда Сашка. — Что делать? Пошли хоронить? А оружие, кони?
Мусульмане неожиданно замялись.
— Так, мы, это… и коней тоже, — прогудел Руслан. — А оружия у нас самих полно.
— Разгильдяи, — хмыкнул тогда Мастиф. Он словно видел, как там, в темноте, семь бесшумных вурдалаков, с капающими свежей кровью ножами, обезумевшие, молчаливые — режут лошадей, потому что те наверняка всполошились от густого запаха смерти. А утром убийцы вновь стали людьми, с первыми петухами вернулись к «усадьбе», поменяли одежду, выгнали на пастбища коров и овец…
— Разгильдяи, — прошептал Мастиф сейчас.
— Так, — сказал хрипло Мастиф, и снова показалось — громадный пес голос подал. — Давай, Ваня, делай дело… А теперь мы будем драться. Один на один. И если кто-то из вас победит меня — то я умру. А если выживу — объясню: почему сегодня вы все здесь умрете. Без поддавков, честная сталь на сталь, — и Мастиф отбросил в сторону меч Полеслава, снял рубаху, содрал майку, остался обнаженным по пояс. Николай Павлович даже усмехнулся — до того маленьким и жалким показался ему предводитель местных бандитов. Да и сами они — низкорослые, тощие, в рваных бушлатах, в расхлябанных и грязных сапогах, точно людей только вытащили из-за рычагов тракторов, или вообще — из выгребных ям. Наверняка от этих крестьян воняет навозом, застарелым потом, головы не мыты, рожи — чумазые, небритые. То ли дело его бойцы — отборные убийцы, пар струится из оскаленных ртов. Все — чистенькие, умелые, оружие смазано, лица веселые, сытые, крепыши, мышцы бугрятся из-под бронежилетов… Девчонки тоже молодцы, не зря их в отряд агитаторшами навязали. Голосистые, молодые, кровь с молоком, груди куртки рвут. Особенно вон у той, рыженькой…
— По решению Центрального суда вы арестованы и должны…, - начал было Николай Павлович.
— Ты возьми меня, попробуй! — проревел Мастиф.
Похоже, главарь не боялся ни капельки. Это заставило Николая Павловича еще раз внимательно оглядеть окрестности. Все спокойно, дозоры молчат, вокруг вообще никого. Вот только Мастиф стоит, покачивается на напружиненных ногах, ни капли страха, словно за тощей спиной — не пять десятков голодранцев, а, по крайней мере, элитная воздушно-десантная дивизия. Внимательный взгляд подмечал новые подробности. Пусть не широк в груди Мастиф, но вот ручищи у него… Такие руки маленький Коля видел у своего деда-крестьянина. Не ладони — стальные клещи, пальцы без труда гвоздь из доски выдергивают. Сама рука — жилистая, перевита сухожилиями и венами, бицепса нет, полено, а не рука. Такой клешней дед в семьдесят лет десятилетнего внука-акселерата за шкирку поднимал без малейшего напряжения. В горле пересохло. Николай Павлович сглотнул слюну.
— Не Сталин войну выиграл, — говорил давным-давно дед. — Не армия, не танки, не самолеты. Русскому мужику вместо лопаты в руки винтовку дали. Он этой винтовкой, да руками своими натруженными, лучшую в мире армию до самого Берлина гнал. Нет меры силе мужика. Отец твой этого не понял, да и ты не поймешь, все город хвалишь…
Человек в черном пожал плечами. У него было хорошо развито чувство опасности, никогда не подводило — не подвело и сейчас. Мастиф опасен, очень опасен, но бандиты сбились в кучу — положить их будет делом нескольких секунд. А без главаря они наверняка — пустое место. Пусть помашет ножиком перед смертью.
— Володя, — негромко приказал Николай Павлович.
Навстречу Мастифу вышел человек в краповом берете, запакованный в черное, как и все в его отряде, лакированные берцы начищены до блеска. Командир отряда спецов, ветеран, мастер ножевого боя. Николай Павлович потихоньку выпустил воздух из напряженной груди. Этот не подведет, не упустит. На такого даже посмотреть страшно — если, конечно, знаешь, что он умеет.
— Ну что, спляшем? — предложил тот, кого называли Володей, и взмахнул именным тесаком, крест-накрест, только воздух свистнул.
Мастиф прыгнул вперед, держа нож обеими руками, не думая защищаться. Человек в черном приготовился к долгой, изнуряющей схватке: не может быть, чтобы этот хлюпик не владел каким-то секретным мастерством, доморощенными провинциальными искусствами, над которыми Володя всегда смеялся. Он поймал Мастифа на отскоке, полоснул по незащищенным локтям — и с изумлением увидел белые от бешенства глаза — в пяти сантиметрах от собственных глаз. А потом почувствовал, что ноги подгибаются, что неведомая и непонятная сила рвет грудь и выворачивает легкие и само сердце, в фонтане крови.
Победитель оторвался от распростертого, еще содрогающегося тела. Красный от крови палец уткнулся, казалось, в лицо каждому:
— Теперь я скажу, — прохрипел Мастиф. — Скажу каждому.
— Вы хотите, чтобы я служил вам, — хриплый угрожающий голос заполнил громадную площадь. — Поэтому вы не можете убить меня. Поэтому я выиграл. Но я хочу только одного — чтобы вас не было. Вот поэтому вы проиграли… Ату их, ребята!
Николай Павлович только сейчас понял, что смущает его в головорезах Мастифа. У них мало патронов — догадался начальник отряда специального назначения, одним движением выхватывая из кобуры пистолет. Пуля вошла ему прямо в середину широкого лба — но Николай еще успел услышать, как его безотказное оружие сухо щелкнуло. Конечно, каждый из «волкодавов» взял автомат, но подсумков никто не нес — разве что два-три магазина в широких карманах. А остальное, основное оружие составляли длинные ножи, топоры, самодельные сабли.
Не на бой пришел Мастиф.
На бойню.
— А сынок твой молодец, — говорил Полкан через полчаса. Они сидели на бордюре, в воздухе до сих пор пахло резкой пороховой гарью, вокруг еще вздрагивали люди, слышались редкие выстрелы. Где-то далеко кричали:
— Вон, в кусты заползла…
— Бла. еб. ма..пиз. бля…
— Да держи её…
— Ах ты сука рыжая!
— Рви ей зубы!
— Да прикладом надо, дубина! Погоди, дай я…
— Чего говоришь? — тупо спросил Александр.
— Ванька, говорю, выходы перекрыл. Они как мухи, — Полкан засмеялся. — Бегут, бегут, потом — брык! Шалишь, парень…
— Надо…, - начал Саша, мучительно вспоминая, что именно ему «надо».
— Уже сняли, — успокоил Полкан.
— Хоронить их надо, — вспомнил наконец Саша. — Второй день уже. Мусульман на второй день хоронят. Там похороним, у нас…
— А этих? Так оставим?
— Этих? — Александр поднялся, огляделся, посмотрел вниз, под ноги, потом на свою одежду. Штаны выбрасывать можно. Не штаны — флаг на броненосце Потемкин.
— Этих? — прорычал он. — С этими по-другому поступим. Полкан, будь другом, — Мастиф повертел головой. — Возьми наш грузовик, вон он стоит. Сгоняй до фермы. Лопату возьми…
— Навозу набрать? — ухмыльнулся Леша.
— В самую точку попал. Молодец. Давай, гони!
Грузовик обернулся скоро. За это время Мастиф успел объяснить, что он хочет сделать. Бойцы с гоготом вытаскивали из заброшенных ресторанов столы и стулья, расставляли их в самом центре, на брусчатке, потом доставали посуду, стаканы, ложки, вилки.