Только что я дошёл до середины узкого моста через небольшой овраг. Внизу, там, где раньше был хилый мутноватый ручеёк, теперь текла река густой жёлтой жидкости.
Те-Что-Называли-Себя-Людьми пришли позже. Тогда некоторые из Тех-Что-Казались-Камнем стали Теми-Что-Казались-Топорами. Это было жестокое время - немногие из Тех-Что-Казались-Топорами жили дольше месяца. Те-Что-Казались-Камнем были многочисленней, сильней и проворней. Тем-Что-Казались-Топорами приходилось сбиваться в стаи, собирая стада Тех-Что-Называли-Себя-Людьми. Те-Что-Казались-Топорами придумали огонь. Те-Что-Казались-Топорами придумали Тех-Что-Казались-Копьями, Тех-Что-Казались-Луками и ещё многих. И они выжили.
Ветер запорошил мне глаза бесцветным прахом - вся листва разом сорвалась с ветвей и заслонила небо подобно призванной Моисеем саранче. И был страшный шорох, похожий больше на крик воронья, чем на шелест листвы. А потом её не стало - только серый пепел, постепенно растворяющийся.
Я вцепился руками в перила моста, в предчувствии чего-то неотвратимого, и стоял, вглядываясь вдаль оврага. Где-то внутри меня крохотный, всё ещё до смерти напуганный человечек умолял меня бежать прочь... Прочь от этого ужасного места, от непонятного скрежета, приближающегося откуда-то издалека... Прочь... Не оборачиваясь... Забиться в угол. Закрыть глаза. Он рыдал и заламывал руки, этот человечек, но мои пальцы намертво вцепились в поручень, и я стоял с невозмутимостью капитана тонущего судна и смотрел перед собой. Там, впереди, овраг изгибался, и мне была видна лишь небольшая его часть. Скрежет исходил оттуда и был всё громче.
Сначала я не понял, что происходит.
Просто с деревьев осыпалась кора. Чёрные куски катились по склону оврага, чем-то напоминая тот упавший под откос бурый обрубок.
И только потом, когда кора начала облезать с ближних деревьев, я понял. И я стоял и смотрел, как из под коры пробивается металлическая плоть. Парк стальных деревьев. Коричневые силуэты ржавых конструкций некоторое время стояли голыми, но вот на ветках набухли блестящие капельки ртути. Солнце всё ещё не могло пробиться сквозь горизонт и все капельки, как одна, отражали его кровавый свет. Это было очень страшно и очень красиво - ржавый лес, светящийся мириадами кровавых капель. А деревья всё росли, ветви переплетались так, словно стремились слиться в некую единую структуру.
Тут капли лопнули. Лопнули и разродились крохотными лезвиями, которые росли и росли, пока не стали размером с ладонь. И в каждом лезвии отражался красный диск заходящего солнца. Прошло некоторое время - листья-лезвия побурели, покрылись бурыми разводами ржавчины, свернулись и начали опадать на землю.
Это было похоже на звон миллионов крохотных колокольчиков. Осень ржавых лезвий продолжалась несколько десятков ударов сердца. Потом всё прекратилось, а опавшая сталь стала прахом. И опять набухли капли ртути.
Я пошёл дальше - миновал мост и отправился по тропинке вдоль оврага, стараясь держаться подальше от металлических деревьев с их листьями бритвенной заточки.
В реке машинного масла стоял ржавый ящер. Когда-то он был небольшим мостиком, по которому на другой берег шли коаксиальные кабели. Они и теперь остались, сплетшись с арматурой мостка, как жилы оплетают скелет. Но теперь передо мной был ящер. Я знал это. Я просто знал это. Ящер выгибал длинную шею, изредка опуская непонятную кабинку на конце её в масло. Хвост - пучок металлических прутьев хлестал по бокам ржавого зверя. Иногда он задирал морду к небу и издавал трубный звук, подобный паровому гудку.
Я продолжил свой путь и вскоре вышел к одноэтажному бетонному строению. До того, как всё началось здесь был виварий - я до сих пор помню, как заключённые внутри собаки с лаем бросались на решётки. Теперь внутри бесновались сплетения железных конструкций, печатных плат и разноцветных проводов. Все они пытались пробиться наружу, как некогда пытались сделать это животные.
И все они лаяли. Это был странный лай - не знаю, почему, но лай был ржав. Так искажают голос вокодеры. В этом лае не было ненависти - только безнадёга, промозглая, рвущая душу стальными когтями.
Поле зрения сузилось - периферия помутнела и стала часто пульсировать. Я потерял все ориентиры.
Так и повелось. Они объединялись в государства и воевали за ресурсы. У них были вожди и знать - украшенные серебром, золотом и драгоценными камнями. Те-Что-Называли-Себя-Людьми не знали о своей участи, хотя вся сущность их бытия заключалась в том, чтобы поддерживать Тех-Что-Казались. Они были некоторым связующим звеном, благодаря которому Те-Что-Казались прошли долгий путь от первобытных Тех-Кто-Казался-Топорами до совершенных Тех-Что-Казались-Ядерными-Боеголовками, от тупых Тех-Кто-Казался-Абак до Тех-Что-Казались-Компьютерами. Эволюция видов. Это была просто эволюция. А Те-Что-Называли-Себя-Людьми прекратили свою эволюцию, считая себя венцом творения, будучи неспособными увидеть суть духа за иллюзией материи.