Люди неверующие тоже часто с трудом воспринимают идею о том, что сложные органы и тела могли появиться безо всякого плана. В конце 1970-х гг. между представителями «американской» школы дарвинизма, возглавляемой экспертом в области палеонтологии Стивеном Джеем Гулдом, и «британской» школы, возглавляемой специалистом в области поведения Ричардом Докинзом, разгорелись жестокие споры относительно универсальности адаптаций. Докинз считал, что практически все признаки современных организмов были предметом функционального отбора, тогда как Гулд полагал, что многие изменения произошли случайно. Кажется, Гулду удалось убедить многих людей в том, что дарвинизм заводит нас слишком далеко и слишком часто и настойчиво указывает на необходимость соответствия между формой и функцией и что идея адаптации организма к условиям окружающей среды посредством естественного отбора оказалась неверной или не совсем верной. В прессе появились комментарии, которые, по мнению Джона Мейнарда Смита, отражали «сильнейшее желание поверить в ошибочность теории Дарвина». Кульминацией этих событий стала публикация на передовице газеты Guardian статьи, объявлявшей о кончине дарвинизма.
Однако в рамках эволюционной биологии Гулд проиграл. Поиски ответа на вопрос, зачем эволюционировал тот или иной орган, по-прежнему являются основным способом интерпретации анатомических, биохимических и поведенческих признаков. Можно сказать, что динозавры были большими, «чтобы» поддерживать постоянную температуру тела и спасаться от хищников, а соловьи поют, «чтобы» привлечь самок.
Я не буду пересказывать историю этих споров, со всеми многочисленными поворотами и завихрениями, от пазух свода собора Святого Марка в Венеции до частичного сходства между гусеницей и птичьим пометом. Моя задача в другом – понять мотивацию Гулда в его нападках на адаптационизм и его невиданную популярность в ненаучных кругах. Вот оно – отклонение Гулда. Философ Дэниел Деннет полагал, что Гулд «следовал давней традиции великих мыслителей, искавших “небесный крюк” и нашедших подъемный кран», и видел причину его антипатии к «опасной идее Дарвина в желании защитить или восстановить приоритет Разума и нисходящий способ мышления Джона Локка».
Вне зависимости от того, справедлива эта интерпретация или нет, проблема Дарвина и его последователей заключается в том, что мы видим вокруг себя множество примеров планирования – от механизма часов до структуры государственной власти. Многие породы голубей, которыми так восхищался Дарвин, от турманов до павлиньих голубей, были получены в результате продуманного селективного скрещивания, аналогичного естественному отбору, но только преднамеренного. Для иллюстрации действия естественного отбора Дарвин выбрал разведение голубей, что было чрезвычайно опасно, поскольку этот процесс, на самом деле, является формой разумного замысла.
Многие последователи Дарвина шли за ним лишь до какого-то этапа, а потом отклонялись от исходного пути. В частности, Альфред Рассел Уоллес независимым путем пришел к идее естественного отбора и во многих аспектах был более активным сторонником дарвинизма (именно он придумал этот термин), чем сам Дарвин. Уоллес не побоялся распространить концепцию естественного отбора на человека и чуть ли не в одиночку защищал принцип эволюции за счет естественного отбора в 1880-х гг., когда эта теория была крайне непопулярной. Но потом и он отклонился от выбранного пути. Заявив, что мозг дикаря был крупнее, чем требовалось для выживания, он заключил, что «высший разум подтолкнул развитие человека в определенном направлении и с определенной целью». На что Дарвин недовольно ответил в письме: «Надеюсь, Вы не окончательно убили мое и свое собственное дитя».