Посылаю краткую сводку на ноябрь:
Установлена постоянная телефонная связь между Комсомольском и Хабаровском.
Состоялась так называемая первая партийная конференция Комсомольска. На ней, согласно сообщениям «Правды», заявлено о завершении прокладки 420 километров шоссе в сторону краевого центра.
Сдана в эксплуатацию временная судоверфь.
Начато строительство еще одного завода неустановленного профиля в непосредственной близости от города. Усиленная охрана.
К годовщине Октябрьской революции сдана в эксплуатацию первая очередь ТЭЦ (теплоэлектроцентраль).
Благодарю Вас за сведения о Митрофане Баяндине.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Генерал Доихара сидел возле чайного домика в восточном углу двора одной из своих резиденций, сама же резиденция главы разведки Квантунской армии выходила на окраинную улицу Мукдена камуфляжной вывеской заштатной шелкоторговой фирмы.
Перед ним на треножнике, над угольками, изнывал от жара похожий на маленькую тыкву, черного металла чайник. На низком полированном столике все было готово для традиционной церемонии «нода́тэ» — вечернего чаепития на свежем воздухе, в почтительной позе застыла позади генерала хозяйка домика Ёко-сан — фарфоровая женщина-статуэтка в сиреневом кимоно, белых носочках на крошечных ногах, рельефно оттененных темным деревом «гэта».
Здесь, в центре Маньчжурии, для Доихара был создан островок милой сердцу Японии: росли на подстриженных газонах карликовые сосны и вишневые деревья, серебрилось озеро, в котором плавали цветные карпы, громоздились искусно уложенные валуны, меж которых струился светлый поток, — в традициях японского ландшафтного искусства. Тоненький голосок за бамбуковой перегородкой выводил старинную мелодию:
До настоящей весны было еще далеко, но теплое маньчжурское солнце уже оживило ломкие ветки сакуры, уже налились соком почки священного растения, скоро они лопнут и выглянут на свет розово-сиреневые цветы — таких же чистых оттенков, как кимоно Ёко-сан.
Отсюда, из таких уголков, вызолоченных бамбуком, руководил Кэндзи Доихара своей империей слежки и анализа.
Здесь он вынашивал и осуществлял планы подчинения китайцев и корейцев японской воле — вынашивал и осуществлял под музыку далеких веков, музыку «гага́ку»[4], самую древнюю в мире. Специально для генерала была подобрана прекрасная труппа японских исполнителей, изготовлены ценные инструменты, он знал качества каждого из них, но особенно ценил два — японский барабан «да-да́йко», издающий громоподобные раскаты, и свирель «шо», рождающую звуки, подвластные только горлышку соловья. Свирель «шо» может звучать лишь в сухом воздухе, потому рядом с музыкантом всегда курилась глиняная чаша с древесными угольками — чтобы просушить по мере надобности горлышко волшебного инструмента.
Сегодня Кэндзи Доихара распорядился не вызывать труппу, он решил удовлетвориться только ароматом «нодатэ» — чаепития на свежем воздухе. Но стынет перед ним на столике белая коническая чашечка, а генерал все не может оторвать глаз от бумаги. Ёко-сан тихонько вздыхает, генерал не слышит ее, он ёжится под теплым маньчжурским солнцем — словно далекий холод Амура, на котором рубят лед тысячи темных людей в телогрейках, знобит его, холод, пахну́вший от листочков чужой бумаги, испещренной аккуратным почерком верного агента.
Доихара перечитывает донесение и не может представить себе то, о чем поведал Дзудзи. Добровольно, в тридцатиградусный мороз! Бр-р. Можно ли совладать с таким народом? Так, как он совладал с китайцами?
Генерал усмехается, и хозяйка чайного домика, семеня, услужливо подбегает к нему. Нет-нет, Доихара усмехнулся только своим мыслям, только им. В Токио сомневались, можно ли будет держать в страхе и повиновении многомиллионный народ Маньчжурии? Он не ведал сомнений — ибо нашел свое средство, до которого пока не додумался ни один разведчик, да и ни один правитель мира. Мак! Мак как средство нападения, подчинения, бескровное оружие войны.
«Лучшее из лучшего есть разгром и подчинение противника без единого сражения».
Он — и никто другой — разработал план наркотизации сначала Маньчжурии, а потом Китаев — Северного, Центрального и Южного. По его приказу в прибрежных и континентальных городах, в поселках и деревушках была развернута — подобно дивизиям армии — сеть опиумных курилен и героиновых притонов. Она густо накрыла всю Маньчжурию. Предполагаемые бойцы предполагаемого сопротивления погибали тихо и мирно, одурманенные наркотиками, а те, что оставались живы, не имели уже воли к сопротивлению.