— Никакой японский премьер-министр или министр иностранных дел не сумеет заставить Японию оставаться нейтральной, если между Германией и СССР возникнет конфликт! В этом случае Япония принуждена будет, естественно, напасть на Россию на стороне Германии.
Следовало понимать так: раса Ямато провести себя не даст и не намерена отказываться в угоду Германии от русских земель, в частности, на Дальнем Востоке.
Риббентроп доложил о выпаде Мацуока Гитлеру, и они, подумав, рассмеялись. Ловок, ловок Мацуока, истинный ариец востока! Вызывало удовлетворение, с какой готовностью Япония заявила о своем желании вступить в войну: она была уверена в победоносной мощи Германии и ее армии. Одного не учел Мацуока — не в Токио, а здесь, в Берлине, пристало решать, кто и как будет допущен (если будет) к дележу славянского пирога.
Фюрер и его министр не предполагали, что пройдет всего несколько месяцев, наступит осень, следом зима, и Германии придется вспомнить отважное заявление Мацуока и ухватиться за него.
Но в первые недели войны алчная и завистливая раса Ямато слегка раздражала Гитлера, и он постарался вычеркнуть из своей памяти заверения симпатичного японского дипломата в неуместной солидарности — там, где эта солидарность пока не требовалась.
Рейх наступал по всему фронту. Рушились города, наполнялись концентрационные лагеря, немецкий солдат вытаптывал среднерусские дороги и посевы, продвигаясь к Москве.
В Токио как будто заволновались. Можно опоздать. На девятый день германо-советской войны Высший военный совет созвал особо важное совещание, на котором присутствовал и Кэндзи Доихара. Через два дня состоялось еще одно совещание уже в кабинете у императора. Был проголосован новый стратегический план. Но все же с традиционными оговорками:
«Япония должна оставаться нейтральной в германо-советской войне, тайно готовясь к нападению на Советский Союз, которое должно быть совершено тогда, когда станет ясно, что Советский Союз настолько ослаблен войной, что не сможет оказать эффективного сопротивления».
Тут же, на совещании у императора, премьер-министр добавил:
«Япония завоюет большой престиж, напав на СССР тогда, когда он вот-вот упадет подобно спелой сливе».
Но наступала осень — время созревания слив.
Или совсем раскисли русские дороги?
В Токио благодарили небо, даровавшее расе Ямато осторожность.
В Берлине к фон Риббентропу был приглашен посол Осима и ему дали понять, что настало время выполнить обещание Мацуока.
Осима, в свою очередь ссылаясь на предписание Токио, попросил разъяснения причин срыва сроков победоносного наступления. В министерство иностранных дел специально прибыл Кейтель и заверил, что причина — в растянутости коммуникаций и отставании тыловых частей. Только и всего.
Примерно в то же время на стол фон Риббентропа легла телеграмма от посла в Токио Ойгена Отта:
«Командование армии в связи с последними событиями стало меньше стремиться к разрыву отношений с Советским Союзом. Приводятся доводы, что японская армия, занятая и ослабленная войной с Китаем, не выдержит зимней кампании против Советского Союза. Ввиду сопротивления, оказываемого русской армией такой армии, как немецкая, японский генеральный штаб, по-видимому, не верит, что сможет достичь решительных успехов в борьбе с Россией…»
Следовало искать новые методы подталкивания к оружию уклончивой страны Восходящего солнца.
Фон Риббентроп пригласил к себе на дружескую беседу одну из трезвых голов — адмирала Канариса.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
У Вильгельма Канариса, как и у других организаторов германской разведки, в те дни было собственных дел по горло. И вряд ли стоило обременять его новой задачей, да еще такого деликатного свойства, как игра с японской — дружественной тайной службой, если бы не одно известное Риббентропу обстоятельство: шеф абвера был по природе своей азартный шахматист, игрок авантюрного темперамента, которому по вкусу остросюжетные партии и многоходовые комбинации, никоим образом не рассчитанные на спокойный эндшпиль.
В конце концов он и обеспечил бурное окончание своей игры, в которой сам запутался. Но о таком эндшпиле вряд ли кто мог догадываться в сентябре 1941-го.
Кроме того, шеф абвера обладал материальной силой особого свойства — полком (с 1942 года — дивизией) «Бранденбург». Самый крупный батальон полка был частично укомплектован лицами славянского происхождения и ориентирован на диверсионную работу от Вислы до Тихого океана.