«Так-эдак, эдак-так»…
Мальчишка неглуп и пытается считать. Не поддается приручению и дрессировке, а хотелось бы, ох, мечталось… Прав он, изменилась, ушла вглубь, как зерно в почву, спряталась от нечутких глаз наша линия фронта, зря старался Эрих Утль, учил приемам эффективного рукопашного боя и обращению с компактной взрывчаткой. Все проще и сложнее, выходит, — надо уметь считать…
Баяндин зло засмеялся.
За окнами строительного управления, на холме, золотились стволы вековых сосен — островком давнего мира, покинутого им мальчишкой. Он любил этот островок посильнее, чем Сережа и вся неверовская братия, и потому не хотел оставлять его здесь, в наследство будущим жителям ненужного ему города.
Ему не дали срубить рощу, помешали. Зимой он примирился со своим бессилием: ретиво вмешались Пектин и Неверов. Опять Неверов! Неужто всю жизнь обречен он слышать дразнящее имя, наталкиваться на него, как на корягу в ночной тайге? Сейчас, когда четче стали контуры города, и сосны, оттеняя его, приосанились, он пожалел о своем малодушии. Надо было настоять! Не так уж опасен Пекшин…
Одного он не ожидал: опасности отсюда, от пекшиных и бузулуков, изнутри, из постигнутого им мира. Которому он не желал служить точно так же, как и миру Эриха Утля.
3.
Лето, пахучее и многоцветное лето в чаше, обрамленной хребтами. Струится, пенится над донными валунами река, висят над ее стремниной лазоревые стрекозы, тонко пищит над ухом комар, волнами шелеста гуляют по тайге верховые ветры, и не верится, что совсем рядом врубаются в тело гор стремительные штольни, искрится в лучах касочных фонарей заповедная порода, рушится в стальные горсти вагонеток — спешит к людям сокровенное нутро халдоми.
Готова к пуску первая очередь оловорудного комбината. Но в глубине долины уже найдены новые, сопутствующие месторождения, к ним начали тянуть временные дороги, а мечта — о настоящей, железной, что свяжет приамурские глубинки с Байкалом, с центром страны, и есть уже слух, что вышли в тайгу изыскатели трассы новой магистрали.
И тогда прорвется сюда, в Эворон, настоящий ветер.
Неверовская бригада добралась до последнего этажа своего дома. Намного раньше положенного срока добралась, хотя мало кто верил в это, когда потребовала она весной повысить ей нормы выработки, ужесточить план.
Многие в управлении восприняли желание бригады скептически: чудят ребята, молодость в жилах играет, план и так напряжен, обсчитан нормировщиками. Славы ищут — не иначе…
Какая там слава — зло взяло! Неверов и Бузулук решили не ждать запропастившихся сантехников, потом отделочников — по местному обыкновению, а самим сдать дом под ключ. Соболев и Пекшин поддержали бригаду, по разным, впрочем, резонам. Дмитрий Илларионович тонко улыбался, не было у него такого, чтобы одна бригада и кладку вела, и проводку монтировала, и полы циклевала, и двери красила, художественная самодеятельность будет — не работа, захлебнутся мальчишки, друг другу мешать станут. Ну да ладно. Эксперимент — так эксперимент. Словцо искомое. Он, Соболев, за прогресс. Почему не позволить эксперимент?
Пекшина идея заинтересовала всерьез. Он сам пришел в «штаб-квартиру» — комнату Ольги Николаевны, попросил расчеты. Ребята доказывали: строительство дома можно ускорить, если совместить главные операции, вести их встык. Парторг пообещал завтра прислать в бригаду нескольких «крепких» сварщиков, монтажников и отделочников — чтобы обучить ребят смежным профессиям.
— Но эксперимента не получится, — сказал Неверов. — Если что — начальнику так и передайте. Правда получится: комплексная бригада.
В «штаб-квартире» родилась и свежая мысль: попробовать упразднить все наряды. Зачем тратить прорву времени на составление десятков документов, на их суммирование потом и учет? Не проще — получать один наряд, на бригаду? Как на одного человека?
Бузулук сомневался:
— Заработок исчислять сможем ли… Поровну делить?
— Зачем? — возразила Ольга Николаевна. — Как меня с каменщиком равнять? Каменщику потруднее. Я против уравниловки…