— А ну сиди! — прораб проходит мимо начальника и опускается на корточки перед Горошком. — Покажь-ка ногу!
Только теперь Соболев замечает, что один из парней — без валенка.
— Как покалеченный? Чего же вы молчите? А я их распекаю!
Он проталкивается к Горошку, отодвигает прораба.
— Ничего себе! Где тебя угораздило?
Морщась, Горошек рассказывает. Таскал тачку с мусором. Площадка — чистый ребус. Пойми, что там под снегом. Оказалось, гвоздь, да еще торчком примерз. Ну и прошел сквозь валенок.
— Забинтовать надо, — решает Соболев. — Глубоко.
— Травма, — подсказывает сзади Бузулук.
Начальник спохватывается.
— У меня тут машина. Сейчас мы тебя домой доставим! Три дня полежи, дело нешуточное. Или все четыре. Ребята, кликните шофера! Ага, ты уже здесь. Вези этого молодца в здравпункт, пусть штопают. А потом в общежитие. Я пешком доберусь.
Горошек, опершись на плечо Гели Бельды, прыгает к выходу. Все прислушиваются к хрипу газика, затихающему где-то внизу.
— Паршивая история, — вздыхает Соболев, снова присаживаясь на ящик. — Производственная травма — это, знаете… Обидно за парня! Вы, ребята, скажите ему, пусть отлеживается как следует. Заработок не пострадает, сто процентов буду платить.
— В таких случаях меньше не положено, — отвечает Русаков. — Закон не велит…
— Что вы, ребята, злитесь? — начальник говорит спокойно, миролюбиво. — Виноват я, что ли? С любым могло случиться, не застрахованы. Дело житейское…
— Горошек, то есть Горохов, еще меньше виноват, — не соглашается Неверов. — Техника безопасности называется, Дмитрий Илларионович, калекой в два счета станешь…
Бузулук выразительно смотрит на Соболева.
— Вот тебе, начальник, глас народа. Видал во дворе доски? Я из них леса сколачивать не стану, хоть выговор запиши, не стану. На растопку еще пустить — куда ни шло…
— Будут другие доски! — твердо произносит Соболев. — Будут. Вот ты, Неверов, о нашей нерасчетливости толкуешь. А сам за расчеты сесть не захотел. Ведь не захотел? Предлагали тебе. И на инженерную должность предлагали — как раз по технике безопасности…
— Мало ли…
— Сами себя мы ругаем, мужики! Один не хочет экономистом работать, другой — площадку подметать. Никто, кроме нас самих, безопасность не наладит.
Сережа чувствует, что сбит с толку.
— И хватит об этом! — Соболев хлопает ладонью по колену, как бы ставя точку на разговоре в повышенных тонах. Вздыхает. — Я тоже недоглядел, чего тут скрывать. Разве за всем уследишь? Каждый день твержу мастерам и прорабам: техника безопасности, техника безопасности… Все нужно самому делать! Слушайте, ребята, а может не будем акт составлять?
— Какой акт? — не понимает Греков.
Бузулук натягивает ушанку и молча уходит. Соболев провожает его взглядом.
— Акт о травме, какой же еще…
— Как не составлять? — настораживается Неверов. — Горошка без зарплаты оставить?
— Да нет! — морщится начальник. — Не поняли вы. Деньги ему будут идти в прежнем порядке. Выписывайте на вашего Горошка наряд, как будто он ежедневно выходит на работу. Ясно?
— Не очень, — отвечает Бобриков, но заинтересованно подходит поближе.
— Вашему товарищу все равно, по какому документу получать свои сто процентов. По акту ли о травме, или по ведомости…
— И что это даст?
— Ему? Ему ничего особенного. А всем вам даст! За производственную травму сейчас строго… Плакали наши премии, боюсь — по всему СУ…
Каменщики молчат.
— Н-не знаю, — Сережа испытывает неловкость, глядит под ноги. — Человек пострадал, а мы на этом…
— Что мы на этом? — спрашивает Соболев. — Ну, договаривай, не стесняйся. В управлении тысяча таких, как ты, тысяча! И всех оставим без премиальных из-за паршивого гвоздя…
— На той неделе Бельды еще руку царапнул как следует…
— Это который Бельды?
— Ну тот самый, что Горошка в здравпункт повез.
— Ага, знаю. Говорили и с ним. Он тоже не хочет людям вредить.
— А кто собирается вредить? — Неверов пожимает плечами. — О другом речь… Если у вас такой порядок, мы что ж, мы не возражаем. Нужно только Горошку сказать…
— И отлично, — поднялся начальник. — Объясните ему. Или лучше я сам. Заеду на днях, надо же проведать человека…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Выходит, вот он — Эворон. Нетронутое до недавнего место. А, может, есть другой Эворон — тот, что поминал отец? Второй месяц прошел, с кем только не говорено в поселке — нет, не знают, не слыхали, что тут раньше было. Ничего не было! Тайга. Петя Сухорадо, секретарь комитета комсомола стройки, басовитый парень в тулупе, бывший шофер, спросил: