Втроем они начали пинками отбрасывать вороха лежалых веток на стыках почвы и скалы. Под валежником оказались мягкие кочки, увенчанные султанчиками прошлогодней травы. Бельды присел на корточки возле них.
— Что там, дядя Афоня? — спросила женщина.
— Зачем кочка? — удивился нанаец. — Кочка на болоте.
Он захватил в горсть султан травы, и кочка легко подалась — она прикрывала пустоту. Отвалил камень. Из провала пахнуло холодом. Нанаец отшвырнул еще несколько сухих кочек, расчистил дыру.
Бородатый мужчина протянул коробок спичек.
Первым спустился в провал Афанасий Бельды. Сколько раз он ходил по халдоми, а про пещеру и не знал. Э, как нехорошо…
Вот тут, рядом с камнем, случалось ему ночевать в снегу, замерзать — потому что отсырел трут и нельзя было добыть огонь, спрятаться от непогоды. Э, как нехорошо…
Он осветил стены огоньком спички.
Пещера была узкой, шла под уклон, ограничена двумя смыкающимися плитами гранита. Пол насыпной, утоптанный. В нижнем углу, в тупике пещеры, увидел старый Афанасий ящик, обернутый в полиэтилен. А на вбитом в камень крюке висела маленькая, в резном серебряном окладе, иконка.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава первая
ЗАЛОМ. 1932.
1.
Воронежские верфи оставили заметный след в истории России.
Сооруженные еще Петром I в сухопутном краю, стали они родиной первого нашего отечественного флота. Именно здесь, под Воронежем, нашли царские гонцы невиданный материал для строительства судов — пирамидальный дуб, не встречавшийся дотоле нигде на земле.
Петр так удивлен был диковинной вестью, что лично осмотрел дубовую рощу, нарек увиденное «Золотым кустом государства Российского», а также «магазином корабельных строений», издал указ об охране леса. Назван он был Шиповым — от голландского слова «шип», что значит «корабль». И поднялись под степным Воронежем корабельные верфи.
Не многие знают, что была еще одна Воронежская верфь. Уже в нашем веке. Не столь заметная, как ее предки петровских времен. Но и ей выпала честь стоять у истоков дела государственного.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Поселок Воронеж — в нескольких верстах от Хабаровска. Сюда в конце апреля 1932 года прибыл первый эшелон с добровольцами на строительство нового города в тайге.
До села Пермского, где намечалось сооружение судостроительного завода и самого города — четыреста километров на север, вниз по Амуру. Единственная дорога туда — река, которая в тот год до поздней весны не освобождалась ото льда.
Разместили комсомольцев в нескольких бараках поселка, на самом берегу. Шел дождь вперемежку со снегом, низко над Воронежем стлались непривычные тучи — синие, стремительные, чувствовалась близость океана.
После долгой дороги отдых пришелся впору, но уже на следующий день добровольцы заскучали — сколько можно сидеть на месте? Делать дело приехали!
Выглянуло солнце, и парни побежали на берег реки. Слева в дымке терялся Хабаровск, по Амуру же сплошным белым крошевом шел лед. И какой лед — трехметровой толщины сверкающие глыбы и торосы.
— Ну, ребятки, застряли, — вздохнул Василий Жиганов, плотник из Вятки. — В жизни такой речищи не видывал!
— Сколько до того берега?
— Да километра три, не меньше!
Активисты Лева Качаев и Иван Сидоренко отправились в город, в крайком комсомола: разнюхать, сколько продлится волынка. Вернулись невеселые.
— Велено запастись терпением. Здешний ледоход может продлиться неделю, а то и две.
— А потом?
— Из затона за нами придет пароход.
— Загорать, значит… — сказал Миша Решетников.
— Зачем загорать? — раздался в толпе, окружившей Сидоренко и Качаева, негромкий голос. — Можно начинать работу.
— Что? Кто таков будешь, папаша? Откуда взялся?
— Варенцов я, Яков Петрович, — назвался пожилой незнакомый мужик. — Местный я, воронежский. Прорабом здесь, на верфи. Послали меня к вам с вопросом: не подсобите ли пока, до отправки на место?
— А чего делать надо?
— Баржу мы строим, после ледохода везти вас в Пермское.
— Вот это ладно!
— Почему не подсобить?
— Веди, дядя, — сказал Жиганов. — Где твоя верфь?
— А за утесом.
На окраине поселка увидели бревенчатые стапеля и скелет будущей баржи. Жиганов, поработавший в Вятке до приезда сюда корабелом, определил, что сноровки у местных маловато. Шпангоуты сляпаны кое-как, а на них-то главная нагрузка и ляжет.