. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Силинка непонятно почему взбушевалась и снесла еловый мост. Подмыла берег у лагеря бригады Смородова. И в воду рухнул целый пригорок, стоявший утесом над рекой. На пригорке был шалаш бригады и все запасы муки и консервов.
Идти в Пермское за новой партией продуктов было не с руки. Там с едой негусто, каждая буханка на учете. Нет уж, лучше голодать, чем так… Решили добывать пропитание на месте. Колю Мохолева снарядили на охоту с бригадирской берданкой. Афоня Бельды достал из котомки бечевку и принялся ловить рыбу. Крючков у него оказалось мало, всего три, да и необычные крючки — из красной меди.
— Дай-ка погляжу, — попросил Алексей. — В жизнь таких крючков не видывал.
Целый день сидел нанаец со снастью на берегу, трех щук вытащил. Разве накормишь тремя щуками сорок ртов? Уха получилась жидкая, но хлебали ее ребята чмокая. Похваливали Бельды. Ай да нанаец! Незаменимый человек. Вечерами после трудового дня, когда Алексей и его ближайшие помощники — Никандр, Пойда и Мохолев — обходили костры, подбадривая сплавщиков, Афоня затягивал песню, длинную, мелодичную, бесконечную.
— Про что песня, Афоня? — спрашивал Никандр, гармонист, безуспешно пытаясь подыграть нанайцу на двухрядке.
Смеялся Афоня, качал головой. Не мог объяснить. Он столько русских слов и не знает. Про то песня, что живет Афоня на берегу Силинки в компании новых друзей, хороших друзей, таскает бревна, рубит сучья, разводит костер, прислушивается, не бродит ли возле лагеря голодный медведь, не крадется ли поблизости свирепая рысь. Про то песня, что по душе Афоне новая жизнь.
Попробовал Бельды однажды сам сыграть свою песню на гармошке. Никандр показал, как прижимать лады, растягивать мехи. Получилось! Сначала робко, потом все увереннее запела нижегородская гармошка о том, что боится свирепая рысь огня, что мясо сохатого — вкусное мясо, вот только удалось бы подстрелить зверя, что плохой улов сегодня — всего три щуки, а четвертая рыба утащила снасть, утащила последний крючок из красного камня…
После скудного ужина начал собираться нанаец в дорогу. Но пошел он не в сторону родного стойбища Эворон, отправился в глубь халдоми.
Утром Коля Мохолев снова сходил на охоту, но вернулся без трофеев — бледный.
— Беда, — сказал он Смородову. — Слышишь?
И указал рукой вниз по течению. Все разом прислушались. Из тайги несся гул.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Бегом, не разбирая дороги, сквозь кустарник и бурелом, помчалась бригада по берегу Силинки. Гул нарастал. Ветки хлестали ребят по лицам, вот уже река стала шире, разлилась, затопив прибрежные лозняки. Сплавщики зашагали по щиколотку в жиже. Подошли к невысокой сопке, возле которой гул уже превратился в грохот. С ее вершины все увидали: бревна запрудили реку!
Почти весь лес, отправленный бригадой за минувшие недели, застрял здесь, не дошел до места назначения. В Пермском, на строительстве, его так и не дождались!
Алексей недаром вырос на Волге. Такие заломы ему случалось видеть у себя дома. Подхваченные мощным течением, бревна неслись к этому месту, где река делала крутой поворот. Одно из бревен, как всегда случается при заломах, уперлось в дно реки, на него наскочило второе, третье… Давление еще прочнее укрепило затор и теперь все приплывающие с верховьев стволы громоздились друг на друга, ломались, трещали, перекрывали реке дорогу…
Выходит, никакого сплава не было. И никакие мы не сплавщики, подумал Смородов, не ударная бригада, а головотяпы! Стоп, но кто мог предположить, что случится залом? Ты должен был предположить. Тебе и расхлебывать эту кашу. Две недели строительство ждет лес! Уж не за дезертиров ли нас там почитают? Вполне…
Вода пенилась в заломе, запруда трещала и пружинила, сдерживая течение реки. Громко хрустнула одна из лиственниц и переломилась надвое.
На Волге в старые времена даже профессия такая была — заломщик. Специалист по ликвидации сплавных заторов. Мальчишкой Алексей видел в работе заломщика. Громадный голенастый мужик в рубахе забрался в глубь мешанины бревен и постукивал там поленом по стволам. По звуку определял сердцевину залома. То самое бревно, что держит на себе остальные. Залом зловеще шевелился, грозя в любую секунду поглотить, раздавить мужика. Повизгивали бабы на берегу. Хозяин леса, в поддевке и белом картузе, зычно подбадривал:
— Давай, Тимоха, с нами бог! Десяток целковых добавляю!