Игумен очнулся и осклабился, глядя на Бату-хана и не зная, какие нужны к такому случаю слова.
— Ты здешний хозяин, служитель бога? — спросил Бату-хан.
— Отвечай Повелителю Вселенной! — прошипел толмач. — Это сам Бату-хан спрашивает тебя!
«Так вот ты какой! — обожгла Верилу ненависть. — Ни ножа у меня, ни сабли, но я руками, руками его возьму!..»
Шевельнулся Верила, его движение поймал взглядом Бату-хан, резко повернулся к нему.
— Кто такой?
«Нет, — подумал Верила, — задушить — время надо. Не успею. Снесут голову…» Бату-хан повторил вопрос:
— Кто ты, старик?
— Летописец великого князя Юрия Ингваревича Рязанского, а имя имею — Верила.
— Летописец? А смерть своего князя уже описал?
— Смерть князя и братьев его, гибель мученическая княжьего сына Федора навсегда в моем сердце, Бату-хан, — сурово сказал Верила.
— Ваш Федор был не по возрасту дерзок, — презрительно скривил губы Бату-хан. — Но почему тебя, старик, годы не научили смирению? Или ты устал от жизни и просишь у меня смерти?
— Кто знает больше, нежели другие, тот смерти не боится, — ответил Верила, отворотясь от игумена, который подавал украдкой знаки: прекрати, мол, опасные речи, не накликай беды на обитель.
— О знании мы еще поговорим, старик. Мой верный полководец и наставник Сыбудай просил меня сохранять жизнь многознающим руссам. Возможно, я отвезу тебя к Сыбудаю. А теперь скажи, что прячешь от Повелителя Вселенной? Что здесь?
Бату-хан носком сапога ткнул в край обернутой рогожами иконы.
Игумен снова обмер.
— Здесь бог, — сказал Верила. — Русский бог.
Нахмурился Бату-хан.
— Бог? — переспросил. — Русский бог?..
Верила стоял, развернув сильные еще плечи, длинная борода его стелилась по груди.
— Ты двинул на Русь несметную силу и залил нашу землю кровью, — медленно заговорил летописец, его густой голос гулко зазвучал под сводами. — Твои воины бесчестят наши святыни, и мы спасаем их.
Бату-хан отчетливо понимал, что речь летописца предерзка, но, странное дело, не мог вызвать у себя гнева к старику, такому огромному и бородатому.
— Это ложь! — возразил Бату-хан. — Мои воины знают приказ: не обижать чужих богов и их служителей. Я воюю только с людьми, старик.
— А ты не глуп, монгольский князь, — усмехнулся Верила.
Он так и назвал Бату-хана монгольским князем, но толмач переводил уже осторожно, как подобало обращаться к молодому Повелителю Вселенной. Толмач, осевший в Самарканде пирейский грек, был сообразителен — дословный перевод вериловой речи мог ненароком и ему стоить дорого. Переводчик ведь соучастник беседы, причем не равный, он вроде бы одно лицо с тем, слова которого неведомы его хозяину.
Бату-хан протянул руку к иконе Иоанна Богослова.
— Хочу видеть русского бога!
Верила, не ответив Бату-хану, сделал игумену знак. Тот засуетился, вдвоем они подняли икону, монах бросился им помогать.
Иоанна Богослова водрузили на прежнее место, но легкую ткань, закрывавшую лик создателя Апокалипсиса, Верила снять не торопился. Закрепив икону, он позаботился о дополнительном освещении ее и лишь тогда, знаком пригласив Бату-хана и толмача приблизиться, сдернул покрывало.
…Глаза, глаза… Византийские мастера десятилетиями работали над тем, как через глаза изображенного бога передать ощущение свидания с ним. Икона Иоанна Богослова, волею судеб занесенная в рязанское село Залесье, была одной из самых удачных попыток создания «божьих» глаз.
Когда Иоанн глянул на Бату-хана сурово и грозно, тот почувствовал вдруг холод на сердце. Повелитель Вселенной смотрел, не отрываясь, в глаза Иоанна Богослова и видел в них несгибаемую волю, презрение к смерти, непримиримость. И ненависть, лютую ненависть к нему, Бату-хану. Такие глаза он видел уже у князя Олега Красного, у Федора Юрьевича, у тех руссов, которые доставались ему живыми. Но те были только людьми, а это ведь бог… Он заодно с руссами. А человек не может одолеть бога, даже если он — чужой…
И впервые закралось в душу Бату-хана сомнение.
— Суров твой бог, старик, — сказал он и поворотился к иконе боком. — Соплеменники тоже. — Только к врагам, — ответил Верила.
— Но боги вам не помогли, — нервно рассмеялся Бату-хан. — Рязани нет!
Верила горестно качнул головой:
— Нет Рязани… Но у нас говорят и так: на бога надейся, а сам не плошай. Придет время, и все переменится.
— Он угрожает? — спросил Бату-хан толмача.
— Нет, о Повелитель Вселенной, — сказал толмач. — Старик говорит, что время беспредельно.