Зато обнаружился недавно один факт, и из отрадных. Столь любезный от школьных лет героям моим туалетный певец Женя Мытарев оказался жив и здоров. Его попросту спутали в своё время, как это бывает, с одним молодым человеком из городка МВД, тоже, как и Женя, занимавшегося мотоциклетным спортом. По соседству с трассой, где проходила гонка, была каменоломня, и он, этот парень, дабы не наехать на выскочившую на колесо четырёхлетнюю девочку, свернул туда.
Что же касается самого Жени, то он благополучно проживал все эти годы в закрытом номерном городке за двести километров от Яминска и мирно трудился мастером на оборонном заводе. В связи с демократически грянувшей конверсией, а стало быть, сокращеньями, он развёлся с женой, покинул секретку и воротился в родные пенаты. И как-то Паша вскользь обмолвился мне, что в планах у легендарного певца приобретенье в личную собственность промышленно-товарного магазина.
...Домой я иду тем самым переходом, которым, если идти прямо, — попадёшь к Семену, к дому с аистом во дворе, налево — к Паше, к магазину «Молоко», а свернёшь направо — выйдешь к троллейбусной остановке, с которой уезжал когда-то в Пролетарский свой район Коля Илпатеев. Во всех углах и пустотах перехода звучит теперь старая и более чем просто знакомая музыка. Полонез Огинского, Прощание славянки, На крылечке твоём... И многое, многое в разные дни чего ещё. Пожилой, полуспившийся, но ещё благообразный с виду аккордеонист, если судить по репертуару, принадлежит к поколению «старших братьев», говоря былым поэтическим словарём Юры Троймера. Рядом с некоторых пор мостится ещё барабанщик помоложе, где-то, получается, из наших, из психологических, по Коле Илпатееву, мастурбантов. А на уголке, на своротке в отдалении, появляются время от времени два вовсе молодых человека в мягких кожаных курточках и притенённых зеленью очках. Это рекетёры. У них, говорят, тоже есть семьи, о которых мужчинам нужно заботиться и кормить. И вот в обязанность этих «ребят» входит, в первую очередь, следить, чтобы аккордеониста не обидели представители других бандитских формирований, а во вторую и главную — забирать у него за это две трети выручки. Выручка, впрочем, у старшего брата не очень. В шапку бросаются монеты, что нынче вовсе уж ничего не стоят, иной раз сотенные, двухсотенные бумажки... Подают, разумеется, больше женщины. Осанистые, растолстевшие и поутратившие в большинстве вторичные половые признаки, они не таят теперь в лицах ту пленительную когда-то загадку бытия, а в жёстко-уверенном выражении глаз их чудится страшный по безысходной скуке ответ, с которым и посейчас мне невмоготу согласиться. Я мучительно трушу узнать среди них знакомые чьи-то черты и в глубине души надеюсь на другой, на, быть может, почти не подъёмный человеку, но милосердный, сохраняющий смысл всему на свете выход.
Часть третья
Серебряная нить
Егда всуе оправдихъ сердце мое?
А.
События в зиму 6743 года в Рязани и на Руси, как, возможно, всё на белом этом свете, были предопределены.
Спустя год после разгрома русских князей на Калке, во граде Корсуни, где крещён был во православную веру святой князь Владимир Святославич, явился во сне пресвитеру Евстафию Николай Чудотворец, побуждая взять его, Николы, икону и сопричь с семьёю идти пеши к пределам рязанским, где-де встречен будет и соприят. Обойдя кружным путем Дикое поле, летом 6733-го пресвитер Евстафий и домашние его, по свидетельству Четиих Миней, достигли земель рязанских, сретником же вышед княжич юн Фёдор принял у Евстафия образ.
В жалованном близ Рязани городке Красном выстроил тот чудотворной иконе Николая деревянную церковь, яко всяк, о том сведущ и света Христа нашего страждущ, смог бы пред святителем преклонитися и о помоге его, Николу, просити.
Владимир I Святославич, ослепнув до таинства и из тленныя человека в духовныя претворяся, пред сим чудотворным образом по преданию паки прозрел.
Этот кусочек из второй половины илпатеевской рукописи я покуда оставил как есть, без изменений и исправлений, поскольку факт чудесного предопределения сам по себе сомненья не вызывает, а за форму, в коей он подаётся, отвечать в данном случае не мне.
Иное дело с остальным. Сдаётся, что к концу работы Илпатеев подустал и несколько скис в силу ряда причин, о которых я попытался рассказать в «Разлучении». Кроме того, изображать хорошее, да ещё любимое и родное труднее, чем плоховатое чужое. Как бы то ни было, но стилизация под русский былинный ритм Илпатееву не удалась. Поэтому, дабы как-то ознакомить читателя с его концепцией происхождения героя, кое-где я оставляю авторское, но большей частью попытаюсь перевести его в обыкновенное, передающее лишь суть дела, повествование.