Он много, поначалу сутками, спал, молился без слёзного умиления и скорби, ел, не разбирая, хлеб да варёную репу с брюквою, насылаемые монастырёвым келарем, почти не вспоминая и не крушась ни об отце, ни о матери, полагая в глубине души пакибытие их в селениях праведных не худшим дольнего.
В печере пахло книгами, ладаном и следами чужого чистоплотного существования.
Ветер шелестел в узких листах ив, приглушённо доносилось с перекатов пожуркиванье торопящейся окской воды, гукала сова, а на рассвете щёлкали, перекликаясь, певуны-соловьи да кричали сырыми звериными голосами чайки.
ИI.
— Слыхал про тебя! Ништ воивпрямь исчезать можешь, эстоль быстёр?
Темнобородый, с благообразно мужественным ликом инок приулыбнулся было Коловрату с тем особым усмешливым приветом, коим борсеки набольшей княжей дружины привечали збойливых юнецов-молодших.
Но не успел Евпатий и уст приотворить к ответу, как инок, опустив очи долу, удалился молчуком по дворовой дорожке бесшумной стопой.
Это был, узнал Коловрат после, отец Кирилл, один из чудом уцелевших в битве на Калке. Тяжко раненный татарской стрелой в живот и давши обет посвятить, коли сохранит Господь жизнь, святому Ему служению, исполнял его ныне в благочестном монашьем подвижничестве.
Коловрат, явившись в обители, не желая того, вызвал у отца Кирилла порыв, напомня славную борсецкую долю...
Ну да только мирскую жизнь поминать у монастырских было не в обыке. Обретая при постриженье новое имя, новообращённый — Малое Дитя — всё предбывшее вкупе с мирским именем оставлял навеки, исшагивал из прежнего тленного существования, представая иным, неведомым допрежь значениям вещей и явлений.
.............
.............
.............
Час от часу и день ото дня житие монахов-иноков вызывало у Евпатия всё большее восхищение. Их одухотворённые, трепещущие чуткостью лики.
Беседы ли с внешними мирскими людьми, прополка гряд в обширном неогороженном пустынском огороде, молитвенное ль бденье или долгая спевка клиросных — всё вершилось с одинаковым тщанием, умело, ревностно и со светлой душой.
Когда же, случалось, один из Божиих сих ратников впадал в уныние, мрачась душою и теряя веру в единовозможную победу света любви, вся братия денно и нощно молилась за него, покуда не вызволялся ослабевший брат из дьяволовых обстоящих ков.
..................томил и истощал тело...
Рубил дровцы по просьбе отца келаря, складывая их по здешнему заводу круглыми тщательными башенками, таскал для трапезной воду в вёдрах, ловил с лодки-долблёнки плотвичку да лопарей в медленноводной Кади, сучил шерсть, мёл зимой-летом дорожки на монастырском дворе, сидел при внешних вратах сторожем-караульщиком — всё это, беря примером братиев сонасельников, нудил делать себя без былого торопливого нетерпения, с полнотой сердца, видя и находя в любом чёрном труде смысл служения и возможность благодарить......
...будучи призван для послушнического увещевания к отцу настоятелю.
Не испрашивая ни помыслов, ни предбывших душевных уязвлений, седокудрый, осанистый, спокойно уверенный в себе муж сей, лишь единожды пронизав тяжёлым испытующим взором известного ему (по Льву Евпатьичу) Коловрата, возвестил ...дующее:
Не суди брата согрешающего.
Не будь спорлив, не разевай рта для смеха.
Блюди себя от лжи.
Ненавидь честь и покой.
Переноси обиду.
Осекай хотение.
Аще вспомнишь в келье о сделавшем тебе зло, встань и помолись за него, да помилует его Бог, и исчезнет страсть твоя в отношении к нему.
Аше согрешишь — не стыдись сознаться в том, но преклони колена, исповедуй грех и проси прощения.
Аще преодолеешь, не хвались, не полагайся на себя, а блюдись, ибо враг не замедлит устроить новую брань, сильнейшую прежней.
Он это был, Коловрат Евпатий, сын воеводы Льва, либо иной другой на его месте, очевидно было — рокочущий бас отца настоятеля звучал бы одинаково. И лишь отпуская, прощаясь с ним, отец настоятель последнее наставление сказал чуть иначе.