Герман развел руками:
— Потому что движут ими не принципы, не идейные убеждения, а обычный, хладнокровный расчет.
Оба стояли молча, хмурые, убитые. Было холодно, зябко, влажный ветер долетал с реки, шевелил их волосы. Простиравшаяся перед их глазами долина выглядела блеклой, неприкаянной, по-осеннему обезлюдевшей.
— Что же остается? — вновь заговорил Герман. — Ехать в Рим за Папой — не имеет смысла. Надо плыть во Франкфурт. Убеждать короля сделать шаг навстречу противникам.
Евпраксия, оборвав размышления, вздрогнула и сказала быстро:
— Нет-нет, это без меня.
Собеседник забеспокоился:
— Как — без вас? Я же не могу... Нет, помилуйте!
— Без меня! — резко заявила она, но потом поникла, жалобно продолжила: — Я устала, измоталась, поймите. Совершенно уже без сил... Не сердитесь, патер.
Тот дотронулся до ее плеча:
— Потерпите еще немного. Сядем на корабль, поплывем по Рейну, там вы отдохнете, развеетесь. Надо уметь проигрывать. Выждать, отступить, затаиться, чтобы наступать снова...
— Больше не хочу. Я простилась с Генрихом — это главный итог моего визита. Бог нам даровал нашу встречу. А бороться, интриговать — не моя стезя.
Герман прогудел:
— Вы не смеете оставить его непогребенным!
Посмотрев на епископа, Адельгейда спросила:
— Что вы предлагаете? Поселиться в Шпейере, точно Удальрих? Жить при мертвом теле? Ждать годами волеизъявления Папы? Нет, увольте. Это не по мне. Я желаю возвратиться домой.
У него опустились кончики губ:
— Значит, мы расстанемся?
Ксюша отвела глаза:
— Вероятно, да.
— Вы меня убиваете, ваша светлость.
— Погодите об этом. После договорим.
По закону гостеприимства, герцог Вельф вышел попрощаться. Он поцеловал руку киевлянке, ласково заверил:
— Не волнуйтесь, милая: рано или поздно ваш покойный супруг будет похоронен. Просто сейчас не время.
— Никогда не думала, что такие вещи бывают кстати и некстати.
— Где политика, всё возможно.
По брусчатке спустились к пристани. Стали спрашивать, кто в ближайшее время отправляется в сторону Мангейма. Вдруг один из хозяев пришвартованных судов, по одежде и облику еврей, задал вопрос на ломаном русском:
— Я имею счастий видеть Евпраксий?
У княжны екнуло под ложечкой:
— Да, ты прав, милейший. А откуда знаешь?
— Я есть зять рабби Шварц — Лейба Черный. Так? А зовуть меня, значить, Йошка.
— А не ты ли, Йошка, отвозил мое письмо Генриху Четвертому прошлым летом?
— Нет, не я, только Лейбы сын, но мы ехать вместе.
— Вот ведь как бывает! Тесен мир... А когда и куда ты следуешь, Йошка?
— Нынче в полдень плыть на север — повезти вино в польский Гданьск, через Рейн, Северное море...
— А меня с собою мог бы прихватить? Расплачусь как следует.
Иудей расплылся:
— О, какой платить! Я без платы брать. Потому что честь.
— А его высокопреосвященству тоже можно?
— Почему не можно? Повезем. Места хватит всем.
Ксюша, повернувшись к священнику, перешла на
немецкий:
— Едем, святой отец? Доплывем до Франкфурта, а потом видно будет — вместе или порознь.
— Я хотел бы вместе.
— Вместе веселее, конечно.
По пружинящим деревянным сходням поднялись на борт. Евпраксия казалась веселой, с интересом смотрела на мир, иногда смеялась. Вроде камень упал с ее души. Архиепископ удовлетворенно сказал:
— Счастье видеть вас в добром расположении духа.
— Ах, спасибо, спасибо, я сама довольна. Неопределенность пугает, а определенность приносит радость.
— Вы определились?
— Да, конечно: мы плывем, и плывем с друзьями, и какая-то перспектива есть.
— Может быть, застанем его величество в Заксен-хаузене...
Евпраксия поморщилась:
— Ах, я не об этом. Я о том, что смогу вернуться на Русь — поначалу с Йошкой, до Гданьска, а оттуда — на лошадях.
Герман взглянул на реку, на бегущие волны, на косматые облака, серые и мокрые, и пробормотал недовольно:
— «Русь, Русь»! Ничего на Руси вас не ждет хорошего. Кроме одиночества и смерти.
Женщина воскликнула с вызовом:
— А в Германии что, по-вашему, хорошего? Кроме подлости, интриг и незахороненного тела?
— Я.
Киевлянка поправила черную накидку, спрятала под нее озябшие руки и печально по-русски обронила:
— Ах, бедняга Герман!.. Ничего у нас с тобой не получится...
Восемнадцать лет до этого,
Германия, 1089 год, зима
Новобрачные Адельгейда и Генрих, обвенчавшись в Кёльне, съездили в Бургундию к Готфриду де Бульону. Шумный, веселый великан, герцог принимал их на широкую ногу, с многодневными рыцарскими турнирами, нескончаемыми пирами и охотой на секачей. А в вине, знаменитом бургундском, можно было купаться. То и дело заходила речь о грядущем походе за Гроб Господень. Захмелев, Готфрид говорил: