тери и отца, от каких-то фундаментальных истин. Если Крест не свят, что тогда останется от нашего мира?
— Но магометане не почитают Крест и считают Иисуса не Сыном Божьим, но одним из Пророков — и для них мир не рушится, однако.
— Но магометане — неверные.
— А для них неверные — мы.
— Нет, пожалуйста, не пугайте меня! Всё, что вы сказали, ужасно. Я в отчаянии от того, что его величество в Братстве!
Берсвордт утешительно ей поведала:
— Я вначале тоже переживала, мучилась, даже плакала. А епископ Рупрехт мягко, но настойчиво просветил меня и вполне избавил от возникших сомнений. Я прошла церемонию стойко, мужественно, не теряя сознания. А потом на меня снизошел Дух Святой, я воспряла душой и телом и теперь живу по Святым Заветам и Совести. Так что не смущайтесь.
Но несчастная государыня не могла никак успокоиться. Побежала в покои мужа, стала теребить его и расспрашивать. Генрих проявил неожиданную холодность, если не сказать — раздражение, говорил сквозь зубы, хмурился и часто повышал голос. Рявкнул грубо:
— Не закатывайте истерик, ваше величество. Раньше я не мог вам открыться, ибо не считал это своевременным. И сейчас, по-моему, вы еще не совсем готовы к восприятию наших принципов. Вот приедет Рупрехт и ответит на любые ваши вопросы. Кстати, я велел вызвать из Италии Конрада. Потому что обяжу и его вступить в Братство вместе с вами.
— Я в растерянности, милый, — с болью отзывалась Опракса. — И боюсь, что вы требуете от меня невозможного.
Он спросил с издевкой:
— Захотели повторить участь Берты?
Ксюша побледнела:
— Вы меня убьете, если откажусь стать николаит-кой?
— Кто сказал, что я убил Берту? Это ложь. Мы, по-моему, данной темы уже касались. Там, в саду монастыря, в Кведлинбурге. Или подзабыли? Где вы согласились выйти за меня. Если согласились, значит, поняли, что я не убийца.
— Да с чего вы взяли? Просто согласилась, и всё.
— Сочетаться браком с убийцей?
— Может быть.
— Где же ваши христианские моральные принципы?
— Тут и есть: пожалеть убийцу и простить его, возлюбив, точно самого себя.
Самодержец не выдержал:
— Хватит городить ерунду! Чушь собачья. Берта отказалась стать николаиткой, и тогда мы расстались. Только и всего.
— Значит, получается, ваши взгляды для вас выше любви?
— Нет, не выше, но рядом. Я желаю, чтобы взгляды и любовь совпадали.
— Это в идеале. Если же они приходят в конфликт, что вы выбираете?
Венценосец подумал и произнес:
— Безусловно, взгляды. Потому что любовь приходит и уходит, а взгляды неизменны.
— Почему же тогда вы требуете от меня перемены взглядов?
Он опять сорвался на крик:
— Потому что вы вышли за меня! Вы — моя жена! И должны во всем подчиняться! Или же у русских не так?
— Так, конечно, так. Русские еще говорят: муж и жена — одна сатана. Но никак не думала, что в моем случае эта поговорка обретет столь реальный смысл...
Генрих задохнулся от гнева:
— Вы... вообще понимаете, что сказали?! Мало того, что назвали убийцей, так еще и намекнули... на сатанизм?! — Император схватил ее за узкий ворот платья и тряхнул с такой силой, что она едва устояла на ногах. — Маленькая тварь! Прикуси язык — или пожалеешь!
Евпраксия опустила глаза и с усилием прохрипела:
— Извините, ваше величество... Вы неверно истолковали мои слова...
Государь толкнул ее в грудь — так, что Ксюша села в кресло, — и проговорил с неприязнью:
— Прочь идите отсюда. Убирайтесь, слышите? И подумайте как следует обо всем, что произошло. Сделайте разумные выводы. И раскайтесь. Если вы раскаетесь, я для первого раза вас прощу. Станете упорствовать и сопротивляться — уничтожу. — Помолчал и добавил: — Прежде всего, морально. А потом — как знать... — И презрительно повернулся к ней спиной.
Адельгейда вышла.
Целую неделю она терзалась. Всплыли прежние подозрения и страхи. Возникали в памяти разные мелочи, на которые раньше не обращала внимания: да, действительно, Генрих не носил нательного креста (отвечал, что снимает его перед отправлением супружеских обязанностей, так как заниматься грехопадением в кресте богохульственно); никогда не молился при ней у Распятия; никогда не сотворял крестного знамения, заходя в церковь или выходя из нее. Может, он и вправду посланник князя тьмы, как о том болтают в народе? И она, разделяя с ним брачное ложе, обрекает себя на вечные муки? По ночам ей теперь мерещился адский огонь, мерзкие ящероподобные существа с перепончатыми крыльями, окровавленными клыками, острыми когтями и взъерошенной шерстью. Вскакивала с постели в ужасе. Падала на колени, машинально крестилась, а потом, спохватившись, замирала от страха. И не знала, как быть. И рыдала от горя: