ВНУТРЕННЯЯ РЕЦЕНЗИЯ
"Автор служил два года в лесозаготовительном ВСО,
в КАССР, офицером. Ягоды и грибы.
Ведра брусники и клюквы для Самого,
для заместителей Самого. И никакой стрельбы,
кроме лишь папиросной – пачка на полчаса
(как же не дать – индульгенция!)...
Плохо ли, хорошо ли – трудно сказать – написано. Мрачная полоса
следует за "веселой". Выпячивание, размусоливание
собственноручной персоны.
Где (далее – список из
пяти-десяти позиций)?
Сомнительны, мягко скажем,
оценки. Так, сценки. Версифицированный каприз.
Застойные годы показаны с излишним ажиотажем.
Гротеск. Смакованье частных, отдельных, еще тут и там
подчас-разве-место-имеющих-и-то-на-периферии
дефектов.
Не без умелости. Но темы! Но книжный хлам! -
Катуллы, Валгаллы, Ваалы, валькирии, "Снигири" и
т. д. и т. п.
А поэтому – не веришь.
N. N."
Р.S.
Ну да. Не совсем при параде. И грязью забрызган китель.
Но все же Муза – не кляуза. С надеждой на интерес
неведомого читателя,
признательный Сочинитель.
СНИГИРЬ
В самом деле, должно быть, глуповатая флейта насвистывает
птичьи эти мотивчики. Оттого и склонность такая
к побрякушкам, петличкам, погончикам, детская и неистовая,
словно к спичечным этикеткам. Подобье земного рая
или светлого будущего, оставшегося в позднем
средневековье отрочества, вроде бесполой готики...
На столетье не грех ошибиться, припоминая козни
Козимо Медичи или то, как мы с Аликом разобрали ходики -
в древнем эпосе как бы... Вот так же и здесь течение
времени остановлено, и нового не проплачет
ничего красногрудая флейта, и не имеет значения
смена начальников, жизнь ничего не значит.
Что с того, что твои капитанские зимние звездочки
покрупнеют в полковничьи, летние и близорукие?
Та же пташка сидит с металлическим клювом на жердочке,
те же семечки сыплются подслеповатыми звуками.
НОВОГОДНИЙ НАРЯД
В Ломоносове, в Нижнем саду вспоминаю Верхние Важины:
двухметровых сугробов садово-парковая разбивка,
гипсовый Версаль кабинетный... И так же там напомажены
куцые потаскушки на танцах, бумажная их завивка.
И поселковый клуб – глупый, словно Лажечникова
силишься прочитать: скучно-то как, нелепо...
В сейфе забыл фонарик. Вот бы сейчас зажечь его!
Пень или самовольщик? – прищуриваешься слепо...
И недотроги жеманные, хорошенькие учительницы,
сосланные сюда по окончании вуза.
Как они о поэзии беседуют умопомрачительно!
О, если бы не дежурства казарменная обуза,
если б не портупея конская, не повязка
на рукаве шинели... Помните, есть картина
в Дрезденской галерее?.. Губки какие, глазки!..
Топаешь, точно слон, в толще сукна и ватина.
Или – как Санта Клаус с рождественскими подарками
в виде трех суток ареста в ларчике гауптвахты.
Нет угрызений совести. Призрачно все и парками
детскими тебе кажется... Не заблудиться впотьмах бы.
СТАРШИНА
Верхние Важины – рай для прапорщика Пономарева.
Если б еще "половина" его, Софья Иванна,
не мешала пьянствовать! Даром она здорова
и сама по праздникам выхлестать два стакана -
все ни в одном глазу, чего не сказать о муже:
рюмку – и развезло... По субботам в бане
выдает он белье и портянки, дрожа от стужи,
а в мозгу с похмелья грохочет, как в кегельбане.
Впрочем, он – человек хороший. С собакой Чангой
удивительно так друг на друга они похожи,
что когда капитан Филимонов мигнет: за банкой,
дескать, надо сгонять, старшина! – то собака выходит тоже
на мороз и садится с "куском" в кособокий "газик".
У шофера-сержанта с танцулек под глазом слива
лиловеет. И с грохотом едут они в лабазик
три бутылки "стрелецкой" купить и на сдачу пива.
А потом за тушенкой и луком бежит на кухню.
Сейф раскрыв, разливает поспешно. Захлебы. Всхлипы.