Не малодушные жалобы на чужое несовершенство способны вывести восточноеврейский народ из его теперешнего тупика, а только приятие своей доли ответственности за общие судьбы России в прошлом и в грядущем, свободное от оговорок законнического лукавства «вождей» и «деятелей». И вопрос о том, хватит ли на это у него духовных сил в ныне наступающий двенадцатый час его истории, есть вопрос о том, быть ему или не быть.
Право на будущее не выигрывается сутяжнически в безнадежных исторических спорах, а обретается в акте свободного творчества своей судьбы. Ducunt fata volentem, nolentem trahunt.
1931 г.
В журнале «Евразийские тетради» (1934, № 2–3) была предпринята среди евразийцев анкета на обозначенную выше тему. Анкета эта возбудила значительный интерес в евразийской среде, и небольшой тираж упомянутого выпуска «ЕА тетрадей» разошелся полностью. Ряд ответов на этот вопрос пришел уже после завершения номера «ЕА тетрадей». Мы помещаем их здесь, полагая, что они представят интерес и для читателей «Евразийской хроники». Ответы эти понятны сами по себе, без связи с ранее напечатанный; тем более что ответ Н.Н. Алексеева в известном смысле подытоживает их все. Его «эйдократия», как и изображаемый А.А. Шликевичем «процесс центростремительного уплотнения» отдельных стран мира «вокруг некоей метафизической оси», так же как и потрясающая картина американских условий, даваемая Я.А. Бромбергом, будут, думается нам, внятны для каждого, кто прислушивается к голосу современности. Не только Евразия, но также Европа и Америка (а вместе с ними и другие континенты) стоят в настоящий момент под знаком нужды в идеократии как новой форме политического устройства. Но именно Россия-Евразия принесла к настоящему времени наибольшее количество жертв ради осуществления ее в жизни. Эти усилия далеко еще не привели к нахождению гармонических и законченных форм. Но евразийцы уверены, что жертвы эти принесены не зря и что никому иному, как России-Евразии, будет дано явить миру образцы совершенной идеократии. И это для них — не только предмет теоретического предвиденья, но и практическая цель волевых усилий.
Н.Н. Алексеев:Я нахожусь в преимущественном положении по сравнению с другими участниками предпринятой «Евразийскими тетрадями» анкеты. Передо мною лежит уже ряд продуманных ответов на поставленный вопрос, и возможность считаться с ними значительно упрощает мою задачу.
Интересны прежде всего те различия в мнениях отдельных участников анкеты, которые уже были отмечены редакцией. Оказывается, что по поставленному вопросу среди евразийцев имеются оптимисты и пессимисты. Но я отметил бы и другое обстоятельство, по моему мнению, еще более принципиальное. В анкете обнаружилось несомненное уточнение самого понятия «идеократии»: оказалось, что существуют идеократии истинные и идеократии ложные — «псевдоидеократии», «упрощенные идеократии». Пессимисты наши думают, что до истинной идеократии еще далеко, наступления или приближения ее еще не видно, то же, что в настоящее время нарождается под названием или под видом идеократии, суть политические образования далеко не идеальные. Это в лучшем случае некоторые «рудиментарные идеократии», в худшем — страшные и довольно отвратительные чудовища.
Я думаю, что различие это довольно важно. Оно и ранее намечалось в нашей среде, но не так выразительно. Помню, говорилось даже о том, что следует истинную идеократию называть «эйдократией» (от греческого слова «эйдос», которое в смысле платонизма означает «образец», «прототип», не только фактический, но и идеальный, нравственный). Эйдократическое государство в этом значении равносильно государству «образцовому», «совершенному» «идеалу государства».
По-видимому, с точки зрения «эйдократии» правы наши пессимисты. По правде говоря, нигде не видно, чтобы мир шел к установлению «образцового» государства, напротив, в современном мире наблюдается несомненное одичание форм политического властвования. Но в то же время наблюдается и другое явление, никогда не имевшее места в такой степени: наблюдается организация широчайших на родных масс и участие их в жизни государств. И, наконец становится все более и более ясным, что эти огромные массы должны быть руководимы в гораздо большей степени и другими методами, чем в эпоху парламентарного демократизма.
Названные явления влияют в двух направлениях на наших современников. Некоторые из них, видя варваризацию форм властвования, приходят в отчаяние и ужас, становятся ярыми антиэтатистами. А так как либерально-анархические идеалы ныне выветрились, то названный антиэтатизм приобретает характер пессимизма, культа одиночества (напр., у Бердяева, Федотова и др.). И в то же время у других с особой интенсивностью нарождается сознание, что эпоха наша требует не только организации масс, но и организации ведущего меньшинства, особых требований к этому меньшинству, особого повышенного его уровня. Как это ни странно, но вновь оживает идея правления мудрецов, царства философов и ученых (граф Кайзерлинг, Бертра» Рессель, идея технократии и т. п.).