Замечательно здесь то, что как раз в данном случае приобретения евреев в области публично-правовой оказались более чем скромными, иногда ничтожными (Румыния) или даже отрицательными (Венгрия). Тем не менее ни крушение коммунистического режима в Венгрии, участие в котором тамошней еврейской интеллигенции достигало размеров, еще гораздо более компрометирующих, чем в России, ни по следующие бичи и скорпионы белого террора, в значительной степени обрушившегося на еврейское население уже просто как таковое, ни искалеченное существование тысяч еврейских интеллигентов, вынужденных приспособиться к совершенно новым условиям существования и переучиваться новым языкам, не затмили светлого ореола среднеевропейской революции в глазах еврейской интеллигенции. Посторонний наблюдатель не услышит из уст среднеевропейского студента или универсанта-еврея тех жалоб на кругу и неожиданную ломку существования, какие приходилось нам слышать из уст простых, малограмотных евреев откуда-нибудь из Буковины, Галиции или Трансильвании[3]. Здесь опять-таки сказалась эта удивительная способность периферийного интеллигента, присущая, кажется, исключительно ему одному, как своеобразному культурно-этическому типу: это — поистине изумительный, выходящий за пределы рациональных объяснений феномен самопожертвования ради зла, зла реального и несомненного, но воспринимаемого как добро его болезненным сознанием, находящимся в плену у бездушного, утилитарно-рационалистического начала этого детища искаженной соблазнами лжерелигиозной эсхатологии. К этой поразительной черте периферийной характерологии уместно будет еще вернуться позже, в связи с еврейско-интеллигентскими оценками событий и смысла русской революции.
Но есть еще одна сторона среднеевропейского переворота, вызывающая еще более неистовый восторг среди еврейских интеллигентов, как местных, так и их единоверцев российского происхождения, попавших в Среднюю Европу в результате русской катастрофы и эмиграции из России, в составе как советского ее ядра, так и территорий, захваченных соседними государствами.
Идейным возбудителем и поводом для среднеевропейской революции послужило, как известно, опубликование пресловутых «пунктов» о демократическом самоопределении народов, выношенных в голове недалекого американского юриста, в конце войны оказавшегося по капризу судьбы вознесенным на небывалую высоту нравственного и политического авторитета, подкрепленного колоссальными материальными и военно-техническими ресурсами Америки. «Пункты» эти оказались неожиданным и поэтому тем более лакомым идейным подарком именно для еврейской интеллигенции тем, что провозгласили безусловное право всякой национальности на самостоятельное государственное существование в силу одного факта физического обитания в относительном численном большинстве на известной территории. Вопросы о фактическом, культурно-историческом освоении «большинственной» национальностью территории, составляющей предмет ее притязаний, о размерах значительности исторического прошлого ее и о количестве жертв и усилий, принесенных ею на алтарь освобождения, — все это попросту не вошло в поле зрения упрощенных вульгарно-демократических умов вершителей европейских судеб. И вот периферийному еврейскому интеллигенту демократические пункты принесли освящение и мировой авторитет его выношенному в гетто старинных европейских городов началу нетерпимой национальной исключительности и идолопоклоннического отношения к национальности как таковой, самой из себя почерпающей свою значимость и святость, вне и даже вопреки всякому отношению к высшим и последним смыслам ее вселенско-исторического призвания. Древнее жгучее ощущение и жуткой, и благодатной! близости к Господу, донесенное человечеству ветхим Израилем и в потрясающих стихах его пророков, и в сверхчеловечески высоконапряженном героическом мифе его о себе самом, о своем богоборчестве и богообретении, и в вещей мудрости первопреданий о предземных и предвечных судьбах человека в творении, — уже давно истерлось в охолощенной душе периферийного еврея. Его утилитарно-материалистический дух подсунул для поклонения его по-человечески религиозно алкающей и взыскующей природе голый, хотя и граничащий с чудесным факт существования еврейства — для него факт κατεξοxηv физический, не просветленный никакой попыткой религиозно-метафизического осмысления и истолкования.