Сущность еврейско-христианской проблемы должна для него заключаться в основном сомнении, которое в наше время должно ставиться перед всякой искренней и чуткой религиозной совестью: есть ли глубокий религиозно-мистический маразм, прозреваемый в отвратительном зрелище разложения и самоликвидации религиозно-мистического ядра еврейства в наши дни, явление случайное и временное, вызванное определенными причинами порядка чисто исторической эмпирии? Или же — или же этот поразительный, поистине ужасный факт почти поголовного отпадения и отступничества ведущей головки современной стадии исторического еврейства от основных истоков своей традиционной религиозности, да и всякой религиозности вообще, есть предвестник чего-то еще более небывалого и непоправимого? Что если ее гигантский умысел направить и бросить все наличные силы и эманации еврейской мессианской и богоискательской энергии на чудовищное дело богоборчества и богоразрушения, ее изуверский пафос материализации и обездушения человечества, ее обмен великой метаисторической трагедии человеческой свободы и богосыновства на чечевичную похлебку всеобщей сытости и мещанского благополучия, ее унизительный плен у кошмарно-призрачных, злобно-бездушных утопий свидетельствует о чем-то гораздо более важном и страшном? Не есть ли современное глубокое падение еврейства, полное забвение его ведущим слоем последних остатков былой веры в сверхисторическое, эсхатологическое призвание еврейского народа перед лицом Божьим и по отношению к религиозному человечеству, — не есть ли это запоздалое, но имманентное проявление некоего тысячелетнего недуга религиозной сущности еврейства, восходящего к самым глубоким и первичным во времени духовным корням трагической христианско-еврейской тяжбы? Отказавшись признать такое Боговоплощение, которое не провозвестило сразу конец исторической формы бытия человечества, но поместило себя в центр человеческой истории и начало собою дальнейшее продолжение становления вселенско-исторических судеб человечества среди Непрерывного потока внешних доказательств зла века сего — не совершило ли этим религиозное еврейство какого-то основного, несмываемого первогреха перед Духом Божиим? Не право ли христианство, догматически постулирующее реальность спасения рода человеческого еще в пределах исторического бытия его? Не есть ли, в самом деле, реальность уже совершившегося некогда чуда Боговоплощения и непрерывно с тех пор протекающего нисхождения благодати на человечество, объединенное в церковно-мистической соборности, некий основной камень, имеющий лечь во главу угла всего здания религиозного человечества? Не есть ли чудовищное лжеапостольство суемудрия и безбожия, предпринятое в наши дни еврейством в лице его обращенного к остальному человечеству учительствующего и водительствующего слоя, какое-то окончательное и непреложное доказательство невозможности безнаказанного пребывания человека в напряженно-мистическом пафосе ожидания, обращенном своим острием только к грядущему, без живой веры в становление, хотя бы и только символическое, незримо утверждающегося Царствия Божьего? И этот повальный еврейский грех безбожия и утопизма, — не есть ли он мимикрическая форма некоей извращенной религиозности, и нет ли конечной и страшной правды в словах Л.П. Карсавина о «трагической судьбе религиозного еврея, прирожденного богоборца, который должен неумолимо разрушать всякие представления о Боге, всякое Богознание, дабы человеческим не осквернить Божьего, дабы не допустить Боговоплощения»?
Наконец-то нами произнесено, по чистой совести и крайнему разумению, это основное сомнение, долженствующее предстоять всякому религиозно настроенному еврейскому духу в наше страшное время, этот основной вопрос вопросов, связанный с основной сущностью всей многообразной конкретности еврейской проблемы. С точки зрения представлений о разрешении этой проблемы лишь в формах соборных и исторических, для которых те или иные единичные факты еврейских обращений в христианство или еврейских упорствований в традиционно-национальной вере являются чем-то второстепенным и, в лучшем случае лишь показательным, а не существенным, — представлений, всецело разделяемых нами с Л.П. Карсавиным, — попытка ясного и определенного разрушения этого сомнения лично для себя в ту или другую сторону может иметь, конечно большой объективный интерес, который, однако, не связан с предстоящей нам темой. В требуемых же Л.П. Карсавиным формах вселенского значения этот вопрос, прежде всего, понуждает к пересмотру и переоценке всего огромного духовного наследия, завещанного нашему поколению всем вселенским прошлым еврейского народа со времен земной жизни Иисуса Христа. Надо ли добавлять, что подобная работа, если не рассчитывать на чудесное появление каких-нибудь совершенно из ряда вон выходящих критических и творческих гениев (а ожидать их скорого появления наше время еще не дает положительного права), потребовала бы огромной работы не одного поколения. Может быть, не будет сочтена проявлением слишком большой самонадеянности попытка очертить некоторые основные этапы направления и необходимые условия этой работы, хотя бы в самых общих и смутных контурах, и попутно рассеять некоторые возможные возражения и опасения, которые могли бы быть высказаны со стороны нашей духовно косной и трусливой периферии.