Евразийство проникнуто теософским пафосом безусловного ценения территориальной необъятности России как явления, не только укрепляющего мировой вес и обаяние ее, не только основывающего на непобедимости родных пространств возможность отстоять евразийский мир от вожделений со стороны насильнических элементов Запада, но и исполненного своеобразного, онтологически и эстетически значительного очарования. Евразийство прозревает и осмысливает внутреннюю сущность и сверхисторическое значение соединения в лике России частей, внешне столь разнородных, но связанных необъяснимой, далеко не сводимой на одни внешние или корыстные интересы, взаимной тягой. Этим оно преодолевает не только жалкие, сфабрикованные домыслы воинствующего сепаратизма западничествующих полуинтеллигентов, но и несравненно более опасное ослабление в деморализованном, заблудившемся между трех сосен общерусском «правящем слое» ценения, вкуса и веры в органическую цельность России как внешнюю плоть и оболочку ее имманентного великодержавия, свободного от европейских соблазнов насильнической и корыстной экспансии, но тем более решительно и действенно утверждающего свою охранительную роль по отношению к своеобразию и самодовлению евразийского мира.
Было, без сомнения, нечто пренебрежительное и насмешливое в отношении бюрократических канцелярий старого чиновного Петербурга к разнохарактерным и разноплеменным окраинам государства; и если есть некая крупица правды в жалобах и претензиях современных сепаратистов, то именно здесь ее следует искать. Конечно, утверждения самостийников о существовавшей среди населения окраин потребности в творчестве самостоятельных культурных форм крупного масштаба из недр местных особенностей и языков — представляют собой тенденциозно-утопические, задним числом изобретенные выдумки; но несомненно также, что и истинные культурные вклады окраин в общеимперскую сокровищницу во многих случаях не встречали должного уважения и ценения со стороны правящих кругов, исполненных всякого рода культурных предубеждений и административных навыков западнического происхождения и видевших в факте разноплеменности и пестроты окраин досадную помеху на пути к превращению государства в классический «монолит» англо-французского образца.
Катастрофические события революции с предельной ясностью показали, насколько малоосновательна была эта подозрительность и недоверчивость столичных бюрократов, насколько недооценивался факт органического единства многоплеменной и многоверной России. Не только объем территорий, ныне оказавшихся вне пределов современного СССР, оказался незначительным, но и обнаружилась в населении отторгнутых окраин свободная и интенсивная тяга к России, к великой досаде европейских покровителей и идеологов раздела тех областей, по которым пролегает пока еще проблематическая, неуловимая государственная и культурная граница европейского и евразийского миров.
Для всякого, кто умеет и усиливается за наброшенными на лик России коммунистическими пеленами казенного, лживого словоблуда власти нынешнего дня, прозреть накопление на родине огромных потенциально-творческих энергий, — не может остаться незамеченным факт все возрастающего укрепления связей между отдельными областями и народами современного СССР и параллельно с ним — все возрастающего значения местных культурных и экономических центров, роста самодеятельности и самоценения областей. Все эти явления ничего общего не имеют с диктуемой сверху и питаемой сепаратистскими элементами провинциальной полуинтеллигенции делением на мнимо самостийные республики, коммуны и т. п. и развиваются по совершенно иным линиям и направлениям[28].