Зародившись в конце XVIII века быстрым вкоренением в высших слоях еврейской среды идей и мироощущения европейского нивелирующего просвещенства (напомним только о деятельности М. Мендельсона, доныне не нашедшего настоящей религиозно-философской оценки как в хороших, так и в дурных своих сторонах), еврейская периферия безостановочно концентрировала в себе крепчайшие настои католическо-протестантского европеизма. (Конечно нет нужды добавлять, что здесь имеется в виду отнюдь не сокровенное догматически-метафизическое существо Латинства и Реформации, а более отдаленные его последствия обращенные к поверхности культурно-правовых и политических отношений и философских течений. Что тут есть сокровенная связь начал и концов — установлено с достаточной ясностью русской критикой западных начал от И. Киреевского до Н. Бердяева.) Все назойливее и соблазнительнее становится перед духовными очами периферии лжерелигиозная утопия всеобщего спасения и устроения человечества в пределах земного царства. Парадокс истории именно в еврейской среде взрастил самые пышные цветы того социального и сверхнационального лжемессианизма, который явлен был некогда в папоцезаристской первоутопии ускоренного низведения на землю Царствия Божьего мирскими средствами авторитарно-организационного устроения и овладения материальной плотью мира.
И не случайно в этой же периферийной среде, в лице ее сионистского крыла, предстает в наиболее уродливом заострении тот примитивно-стяжательский лженациональный шовинизм этнических особей, в котором исходит на наших глазах та европейская «новая история», над колыбелью которой некогда воссиял гордый замысел национального государства. В обезбоженной и обездушенной периферийной среде верность еврейской религиозно-культурной сущности как конкретному вселенско-историческому началу, освященному чаемыми мессианскими, метаисторическими свершениями, на наших глазах все явственнее и циничнее подменяется нетерпимейшим эгоизмом и автоидолатрией (самопоклонением). Осуществляются зловещие пророчества благороднейшего из сынов еврейства, М. О. Гершензона, высказанные в его лебединой песне — «Судьбах еврейского народа».
Количественная огромность масштабов, выражающих размеры участия еврейской периферийной полуинтеллигенции в худших проявлениях коммунистического изуверства, увы, слишком достаточно известна. Нелепо и недостойно для всякого еврея, желающего истинного и последнего духовного блага своему народу, защищать это участие увертливыми уловками строптивого законничества вместо мужественного приятия всей тяжести своей национальной доли вины в крайностях фанатического утопизма, явленных ужасами российской катастрофы. В переживаемые дни нам подобает не прислушиваться к праздному суесловию самообманывающегося оптимизма, а в сосредоточенном самопознании обретать новые пути к очищению и спасению.
На этих путях нам надлежит, прежде всего, произвести переоценку исторической роли нашей насквозь европеизованной периферии, заполонившей словами и делами своего утопического рвения всю поверхность еврейской национально-общественной жизни, в полной мере использовав жесточайший разгром и обескровление народных масс в процессе революции и гражданской войны, в исходе которых «черта оседлости» оказалась расчлененной и брошенной по частям под ноги коммунистических экспериментаторов и жрецов мнимо национальных самоопределений. В стане долголетних, привычных водителей нашей кругом обманутой и обнищалой массы царит тем не менее безмятежное ликование и беззаботный оптимизм: пал ненавистный старый режим, и нет пределов безбрежному разливу розово-утопических мечтаний, все глубже и слепее погрязает в нем «вожди» и «деятели». И чудится, будто исполняются времена и сроки, подходит к концу тысячелетняя тяжба христианского и иудаического мессианства, и перед всяким искренним религиозным сознанием в среде еврейства встает кошмар не только бесславного проигрыша дела иудаизма во вселенских и метаисторических масштабах, но и полного порабощения народа Божьего на службу силам смесительного безбожия и последнего, космического зла.