— Правда, возвращайся. Наши будут рады, — сказал шеф и помахал рукой.
Через пару недель я стал заместителем главного редактора «ЕЖа».
Редакция в это время ютилась в комнатке на первом этаже старинного здания, бесплатно предоставленной нам Валей Шаргородским — одним из вице-председателей «Кагала», заслуженно носившим прозвище «Шар». Порой он, как всамделишный шар для боулинга, несся вперед напролом, снося кегли, или же — в силу неверно начатого движения — безрезультатно уходя в сторону. Помимо еврейской общественной деятельности Валя занимался еще и бизнесом. Его офис находился на втором этаже того же здания, а большую часть первого занимал склад. Так что к туалету мы пробирались сквозь нагромождения запыленных коробок.
В квартиру, бывшую до того нашим прибежищем, вернулся из лагеря амнистированный хозяин третьей комнаты, и после двух дней совместного бытования стало ясно, что дальнейшее существование в ней не представляется возможным. Шеф договорился с руководителем одного культурного еврейского объединения, недавно получившего от городских властей обширное помещение на набережной Москвы-реки, что мы сделаем в этом помещении ремонт и будем оплачивать коммуналку, взамен же получим несколько кабинетов в безвозмездное пользование. А пока шел ремонт, мы пылились на Валином складе.
Зяма Сопкин еще продолжал занимать должность главного редактора, хотя и потерял прежний запал и интерес к этому делу — слишком уж часто Дедушка наступал на горло его песням. Секретарь у редакции был новый, Елена Борисовна — тихая дама средних лет с высшим филологическим образованием. Еще одним новым сотрудником стала энергично трудившаяся на ниве укрепления российско-израильских связей Рита Айзинман. Но для ее неуемного журналистского темперамента просторы израильского раздела «ЕЖа» оказались тесны, и вскоре она занялась самостоятельным изготовлением целой газеты, посвященной восхищению Израилем и репатриации в него.
Почти совсем исчез со страниц странноватый Гера Бреннер. В немилость у шефа он впал после злокусательной статьи, рассорившей газету и лично шефа с известным писателем, которого Гера обвинил в протаскивании идей православия-самодержавия-народности под видом еврейской темы. Вместо Бреннера появились новые любимые авторы.
Неизменным оставался Григорий Наумович со своим юмором.
Разрыв с «Кагалом». Нелирическое отступление
Не дожидаясь окончания ремонта, мы заселились в офис на Набережной, и вскорости наступила в нашей газетной жизни новая историческая эпоха. Первая история этой эпохи была связана с тем, что Дедушка, охотно реанимировав старые обиды, вдребезги рассорился с «Кагалом».
Вообще-то, кагальную бучу затеял Валя Шаргородский. Несколько раз побывав в Североамериканских Соединенных Штатах и ознакомившись с устройством тамошней еврейской жизни, он задумался о необходимости переустройства нашей по устоявшемуся иностранному образцу. То есть о переходе властных полномочий от исполнивших свою историческую миссию активистов и бывших подпольщиков к щедрым нуворишам-меценатам. Тем более, как человек, занимающийся бизнесом, он уже видел вокруг себя немало богатых и очень богатых евреев. Валю поддержали некоторые энергичные общинные лидеры из молодых да местных.
Вопрос был поднят и не остался без ответа со стороны сложившегося кагального руководства. Вышедшим из подполья ветеранам не хотелось отдавать поводья созданных ими структур новым русским евреям. И не только потому, что им обидно было покидать насиженные места. С известной долей справедливости они полагали: будущие меценаты ни черта не смыслят в еврейских делах, но по привычке будут лезть во все и диктовать всем свои условия. В общем, начался шумный скандал, посыпались взаимные обвинения, как всегда и прежде всего — в нецелевом использовании полученных разными путями на общинные программы средств. В нежелании видеть перспективы и в безответственности перед лицом меняющейся действительности тоже, конечно.
Это была дедушкина стихия. Он сразу встал на Валину сторону и ввязался в драку со всем жаром своей беспокойной души. Впрочем, Валя, посильно поддерживавший снисканными на ниве предпринимательства деньгами различные еврейские проекты, в первую очередь, культурного плана (в том числе, временами и «ЕЖа»), действительно болел за лучшую долю для общины — в широком, хотя и сугубо своем понимании этой доли. Дедушка же ожидал от гипотетического нового общинного устройства конкретных благ для конкретного общинного института — то есть для собственной газеты.
«ЕЖ» номер за номером публиковал программные развороты многословно-ироничного Вали Шаргородского и филиппики бескомпромиссного Юлика Немчинова, заподозрившего существующее руководство Кагала в замарывании чистоты помыслов. Противники отвечали статьями в лояльной им питерской «Анахну» и кагальном пашквиле «Ха-йом йом», специально для этого в очередной раз временно возрожденном.