Строго говоря, Зинаида Павловна не княгиня, даже и не княжна. Хотя папа ее был самым настоящим князем и состоял в родстве с большинством аристократических семей Российской империи. Но к моменту ее рождения новоявленная советская власть отменила дворянские титулы и само дворянство как класс. Ну и потом, выходя замуж за жоркиного деда-еврея, она все равно титул теряла… Но, с титулом или без, эта невысокая круглая старушка, стриженная под каре, неизменно в многочисленных с чрезвычайным вкусом подобранных украшениях и чаще всего с сигаретой в руке, очевидно сохраняла внутри наследие предков. Острый ум и не менее острый язык, твердость взглядов и ясность суждений, даже проскальзывавшее в ее речи непечатное словцо подчеркивали врожденный аристократизм Зинаиды Павловны. И все более или менее близкие знакомые звали ее Княгиней, а самые близкие — Княгинюшкой.
Как-то я был свидетелем примечательного диалога. На вечере в честь сколько-то-там-летия «ЕЖа» к Зинаиде Павловне подошел драматург Григорий Горин:
— Княгинюшка, вы видели уже последний шедевр Никиты?
(Тогда как раз вышел на экраны михалковский «Сибирский цирюльник».)
И Княгиня, грустно глянув снизу вверх на Горина, ответила с труднопередаваемой на письме интонацией:
— Гришенька, если это Россия, которую мы потеряли, то бог с ней, с этой Россией!
Ее муж был известным советским писателем, она тоже — хотя чуть менее известным, но зато и менее советским. Помимо литературного дара, Зинаида Павловна обладала удивительным талантом дружить. Она скопила вокруг себя огромное количество интереснейших людей — писателей, художников, актеров, журналистов, дипломатов, диссидентов и деятелей еврейского подполья. Если человек вызывал у нее симпатию, она уже не выпускала его из мягкой паутины своего обаяния. Княгиня с удовольствием собирала своих многочисленных друзей — дома, на даче, на культурных мероприятиях, знакомила и передруживала их между собой.
Так получилось, что из четырех ее дочерей три пошли по материнскому пути и вышли замуж за евреев. Две из них уехали с мужьями — популярным в народе писателем и не менее популярным, правда, в более уких кругах, раввином — и детьми в Израиль. И после падения (или подъема?) железного занавеса внуколюбивая бабушка-княгиня проводила теплую половину года с российской родней, а вторую, снежную в России, половину — с израильской. И в еврейском государстве она продолжала пополнять свою коллекцию друзей. В итоге, когда в Москве сложилась некая еврейская культурная тусовка, эта русская аристократка стала одним из весьма ярких ее персонажей. Само собой, что Дедушка, решивший однажды сформировать Редакционный совет «ЕЖа», никак не мог обойтись без Зинаиды Павловны.
А когда нам потребовался новый главный редактор и кто-то назвал шефу Жорку, сотрудничавшего тогда на радио и телевидении, имя его бабушки стало лучшей рекомендацией. Но появление Жоры в «ЕЖе» напрямую связано с наступлением уже упоминавшихся «исторических времен».
Вторая история эпохи началась встречей Дедушки с неким еврейским медиамагнатом не то из Цинциннати, не то из Айдахо. Этот WASP-образный улыбчивый еврейский джентльмен в поношенном блейзере и захватанных очках издавал у себя в одноэтажной Америке общинную газету, заполненную большей частью объявлениями о свадьбах-похоронах-бар-мицвах и услугах дантистов-юристов. Но! Помимо этой многотиражки джентльмен выпускал развлекательно-познавательный журнал «для умных читателей» — с написанными вышедшими на пенсию дантистами-юристами статьями о еврейских героизме и прозорливости с библейских времен до наших дней и крупноячеистыми кроссвордами. В придачу к вышеперечисленному у магната выходил слюнявый религиозно-воспитательный журнальчик для еврейского юношества. И еще какая-то чепуха.
По результатам встречи шеф взалкал. Сперва он решил возродить издававшийся до революции еврейский общественно-литературный журнал «Заря Сiона». Зарегистрировав старо-новое средство массовой информации, Дедушка пригласил на пост его главного редактора писателя Павла Кулика — спокойного приветливого человека, бывшего боксера, о чем напоминал характерной формы нос. Павел сочинял книги об ученых для серии «Жизнь замечательных людей», писал о спорте и спортсменах, о геологических путешествиях. В общем, был таким технико-романтическим литератором-шестидесятником. Правда, в последнее время он увлекся еврейской темой и начал публиковать эссе, посвященные библейским сюжетам. Это и обусловило выбор шефа.