Подсуетившись, Дедушка перерегистрировал на себя журнал «Маме-лошн», в советские времена «Ди ройте фон», выпадавший из ослабевших рук вымиравших на глазах идишистских писателей. Реанимировать этот опавший листок советского идиша он, понятно, не собирался — поскольку уже не было ни читателей, ни писателей, но присвоенный в свое время журналу советский орден с гордостью поместил на первой полосе «ЕЖа» рядом с логотипом. А логотип «Маме-лошн» — на свою визитку рядом с другими. Кроме того, мы начали изготавливать ежемесячный календарик мероприятий московской еврейской жизни на русском и английском. А несколько позднее еще и антифашистский журнал «Градус» — по заказу упоминавшегося ранее олигарха-синагогостроителя.
Все это печатное многообразие Дедушка нарек «Объединенной редакцией Еврейской жизни», а меня назначил ее главным редактором и директором. «Давай-давай, вперед! Принимай знамя! Ди ройте, так сказать, фон со всем прилагающимся… — возбужденно ревел Дедушка, ураганом носясь по редакции. — Молодым везде у нас почет! А старикам давно пора в дорогу. Ха! Кстати, о стариках…» Стареющий педагог и историк-любитель Зяма, не соответствовавший масштабу и духу происходящих перемен, был сметен волной дедушкиного энтузиазма, и на смену ему пришел обозреватель радио «Свободная волна» и ведущий одной из ночных новостных телепрограмм молодой талантливый журналист Жора.
Маргиналии. Идiотъ
Княгиня очевидно была вне себя.
— Нет, ну в кого ж он такой идиот?! — яростно шипела она, наливая мне кофе.
— Кто провинился-то, Зинаида Пална?
Выяснилось, что Княгиня имела в этот день интересный разговор с крупным отечественным деятелем культуры, возглавлявшим по совместительству Фонд поддержки этой самой культуры. Зинаида Павловна, много лет занимавшаяся литературным наследием декабристов, решила попросить у фонда содействия в организации нескольких культурных мероприятий в связи со 175-летием восстания на Сенатской.
С печалью глядя на недогадливую наследницу декабристов и растягивая чуть в нос слова, культурное светило говорило: «Княгиня, уж кто-кто, а вы-то должны понимать, что об участии нашего фонда в прославлении декабрьского бунта и речи идти не может. Наш фонд, Зинаида Пална, придерживается сугубо патриотической направленности. Поддерживать все, что служит благу и славе державы российской! Эти же господа покусились на самое основу русского уклада! На монархию, Княгиня! Мало того, пытались соблазнить на то же народ, малых сих…» И в глазу главы фонда блеснула слеза.
— Так вот я и задаю себе вопрос: в кого он такой идиот? — закончила рассказ Зинаида Павловна и отхлебнула кофе. Поделившись историей, она, похоже, выпустила пар и дальше говорила спокойно и раздумчиво:
— Папаша его, конечно, тот еще тип… Про его, с позволения сказать, творчество даже и говорить не хочу… Да и вообще… сука редкая, хоть и породистая… Но ведь очень же умный человек! Изощренно, по-своему, но умный… Иначе бы не выжил. Матушку его, покойницу, я тоже неплохо знала. Поэт она, прямо скажем, была аховый, царство ей небесное… но в житейском, практическом плане — на редкость умная женщина… Братец его… Аморальный тип, циник. Но умница же удивительная! Блестящая голова!.. Дедушки с обеих сторон — приличные люди, классики… Так вот я и спрашиваю: ну в кого? В кого он такой идиот?!
Жорка
Мы с Жоркой быстро и крепко подружились. Он мало что понимал в газетном деле, но прекрасно это понимал. Поэтому всю «архитектурную» часть новый главред «ЕЖа» оставил мне. Зато, пользуясь своими связями и знакомствами в «большой» журналистике, добывал замечательно интересные статьи, заметки и обзоры. И сам писал блестяще. Таким образом, Жора обеспечивал газету материалами, я их редактировал, компоновал и отправлял в номер. Вместе мы придумывали всякие «мулечки» и «пипули», долженствующие вызывать сугубый интерес читателя. И работалось нам в этом тандеме вполне комфортно.
Жора был невысок, полноват и вообще как-то нескладен. Но венчала его покатые плечи великолепная породистая голова с тонкими чертами лица и горящими темными глазами. Под такой головой должно было бы быть никак не меньше метра восьмидесяти пяти росту. Впрочем, Жорке хватало…
На одном из устроенных израильтянами семинаров для журналистов еврейской прессы Жора за вечерней выпивкой мечтательно произнес: