— Какие к черту дамы! — рассвирепел Доктор и, вытянув руку наружу, выдернул из темноты главного редактора.
Вид у того был действительно непрезентабельный. Пока мы отчищали Жорку в туалете, в голове главного редактора созрел блестящий план, как избежать унижения и оправдать отсутствие гамбургеров. Повеселевшим голосом он предложил: «А давайте, мы скажем, что на меня напали антисемиты, я долго сопротивлялся, но они все же отбили у меня гамбургеры и бросили меня в лужу…» В общем, трудящийся был прав. Разбойники у меня работали…
Из новых наших авторов особенно сдружился я с бывшим обозревателем краснознаменных «Новостей» Владимиром Константиновичем Гегечкори. Ко времени его появления на Набережной в «Новостях» сменился главный редактор, и многие «старики» ушли из газеты, недовольные новой редакционной политикой. Гегечкори легко нашел себе место в пресс-службе одного из правительственных учреждений, но удовлетворения его страстной душе служба не приносила. Ему хотелось творить и печататься, причем, именно в еврейской прессе. Тому имелась причина. Воспитанный в Тбилиси отчимом-грузином Владимир Константинович впитал свойственное грузинской интеллигенции искреннее уважение к многовековым соседям-евреям. А когда уже немолодым человеком Гегечкори узнал от умирающей матери, что его погибший в первые дни войны отец-летчик был евреем, дальнейший путь «краснознаменца» в публицистике оказался предрешен.
Он писал заметки по еврейской истории, доискиваясь до истинной, на его взгляд, сути общеизвестных фактов; делал острые интервью с неожиданными и по большей части интересными персонажами; выпекал довольно злобные фельетоны. Но главной темой его писаний стало разоблачение антисемитских мифов и обличение их распространителей. Со всем жаром души Владимир Константинович выбирал себе недруга и начинал с ним беспощадную борьбу на страницах «ЕЖа». В выражениях при этом не стеснялся.
Как-то приходит, своеобычно играя бровями и томно вздыхая, целует руку секретарю Елене Борисовне; рассыпается в рискованных комплиментах задержавшейся в редакции пожилой читательнице, вгоняя ее в краску; в превосходных степенях оценивает мою заметку в последнем номере, мое редакторское чутье и журналистский талант вообще, и наконец отдает мне созданный накануне текст. В тот момент Владимир Константинович находился в антагонизме с известным православным публицистом отцом Апологетом Садомским. В своем последнем труде отец Апологет, вообще недолюбливавший евреев, обвинил их еще и в том, что они под видом нового года подсунули русским — при посредстве сионизированного их немецкими наймитами царя Петра — свой гнусный праздник Хануку. Православному же человеку, писал богослов, надлежит встречать Новый год не зимой, а осенью, как то было исстари. Тем более, что сами-то евреи оставили для себя Новый год в осени… Мимо такого Гегечкори не мог пройти равнодушно. Он моментально отрастил зуб, выделил яд, навострил перо, напоил его ядом — и вот уже протягивал мне очередную беспощадную к супостату статью.
— Владимир Константинович, да что же это такое?! Опять вы за свое?..
— А что такое? — на лице Гегечкори искреннее изумление моим изумлением.
— Как всегда. Название.
— А что такое с названием? — он изгибает брови, изображая абсолютное непонимание и в то же время некоторое беспокойство.
— «Отец Апологет привычно сосет».
— А что тут такого?
— Как что?! Нельзя же так!
— Почему?! — изумление все усиливается. — Это же фразеологический оборот! «Высасывать из пальца». Как раз его случай. И вообще, что за сочувствие с вашей стороны к этому педику и сексоту? — в голосе борца с антисемитизмом явно звучит удовольствие от происходящего.
— И это еще теперь! Сексот и педик… Час от часу не легче…
В подобном ключе разговор продолжается еще несколько минут, затем Гегечкори предлагает на выбор несколько заранее заготовленных пристойных названий своего опуса, и мы расстаемся довольные друг другом.
В следующий раз с названием антиапологетической статьи все было в порядке. Владимир Константинович коротко пересказал мне суть принесенного материала и собрался уходить. Я положил рукопись на стол и уже прощаясь, случайно скользнул взглядом по строкам внизу страницы. И обомлел.
— Погодите-ка минутку, Владимир Константинович.
Тот, вздохнув, покорно присел на стул. Я пробежал всю статью. Она была наполнена отборнейшей матерной бранью в адрес отца Апологета.
— Да что же это такое, в конце-то концов?!
— Ну, что вы, в самом деле, нервничаете по пустякам? Все равно же все это уберете. И смысл не пострадает, у вас ведь великолепное редакторское чутье. Я вам абсолютно доверяю… — Владимир Константинович мечтательно улыбнулся. — Зато мне было так приятно про него эдак написать…. Прости меня, Господи…