Дело в том, что Петр почти всегда носил на голове теннисную повязку, в теплый сезон ходил в обрезанных по бедра джинсах и неизменной вытянутой майке-алкоголичке, в холода — в лыжном свитере с распустившимися петушками, толстых тренировочных штанах неопределяемого цвета и бледно-салатовой ветровке. И вне зависимости от сезона — в растрескавшихся стоптанных кроссовках. Тем большим было наше изумление, когда Петр однажды изменил им. Летом. С роликовыми коньками. В них и въехал на редколлегию.
Ловко балансируя, Петя снял замызганный холщовый рюкзачок, затем майку, утер ею взмокшее туловище, удовлетворенно вздохнул, повязал верхнюю одежду вокруг пояса, уселся, со стуком посучил ножками в коньках и, довольно сопя, начал выкладывать на стол очередные многостраничные отчеты о посещениях парламента.
Шеф, сжав губы, внимательно следил за этими манипуляциями. Затем шумно выдохнул, встал и молча поманил меня пальцем. Мы вышли в соседний кабинет, где в это время возился с компьютером Доктор.
— Значит так, — зашипел шеф. — Чтобы этого — слово было выделено непередаваемым, но совершенно определенным образом, — этого чтобы здесь больше не было. Точка. Пусть у него Лена внизу выработку принимает. А здесь, между прочим, люди иногда бывают…
Дедушка осекся, поймав на себе наши обиженные взгляды, и немедленно поправился:
— Ну, в смысле, нормальные люди…
Петя оставался верен избранному стилю, и его парламентские репортажи и интервью мало чем отличались от прежних работ. Впрочем, в них иногда встречалось некое зерно — это и о смысле, и о размере, — которое после тщательной обработки можно было использовать.
Взяв в руки очередной номер с абзацем за своей подписью, Петя кривил губы в горькой усмешке, иронически оглядывал нас своими близорукими глазами и понимающе качал головой — чего ему было ждать от этих примитивов… Он, кстати, и не слишком ждал, считая, что время его текстов еще не пришло. Ему важнее был сам процесс — общение, интервью, пресс-конференции, тусовки, с которых его не выгоняли, — в конце концов, общепринято, что журналист может выглядеть самым диким образом. Взглянуть хоть на главреда последней немузыкальной радиостанции, столь любимой пожилыми евреями с техническим образованием и гуманитарными наклонностями… Впрочем, может, это только в редакцию Петя ходил в таком виде, а для парламента переодевался?.. Да и платили мы за право писать «на вопрос нашего парламентского корреспондента…» и «как сообщил наш коллега в Госдуме…» совсем немного.
Но и у Петьки был день триумфа, хотя, своеобычно погруженный в себя, он этого, кажется, не понял.
В Москву прилетел премьер-министр Израиля Биньямин Нетаниягу. Пресс-конференция для российских журналистов проходила в «Президент-отеле». Сцепившись языками с тогдашним пресс-атташе израильского посольства, я уселся в первом ряду. Мой собеседник представил меня сидевшим рядом израильским репортерам и приближенным премьера. Визитные карточки мои летели, как из пулемета…
Программное выступление премьера перед прессой было в самом разгаре, когда я услышал за спиной до ужаса знакомые шаркающие шаги. Обернулся — так и есть: посреди прохода стоит Петя и подслеповато щурится по сторонам. Одет условно-прилично, то есть без повязки, в застиранной футболке, зато с рукавами, и необрезанных, хотя и драных, джинсах. И, кстати, без коньков — в привычных кроссовках. Но близорукая Петина расслабленность оказалась лишь видимостью. Когда было предложено задавать вопросы, он стремительно слетел по ступеням к микрофону. Поставить ему подножку я не успел.
Петя деловито покашлял в микрофон, и внутри у меня все сжалось. На визитках же стоит название газеты…
«Вот только скажи, что ты наш корреспондент, только скажи! Завтра же уволю. Беспощадно. Дай повод избавить от тебя нашу несчастную редакцию, зараза ты ментальная», — в тоске успокаивал я себя, зная, что, конечно, не уволю этого многодетного остолопа и дело ограничится привычным скандалом, то есть гневными воплями с моей стороны и молчаливой иронической усмешкой — с его.
— Петр Китайгородский, — неожиданно громко разнесся по залу Петькин голос, — независимый журналист.
«Ах, независимый, значит! Чего ж ради я тебе зарплату тогда выписываю, раз ты такой независимый? Вот же я не буду больше тебе, такому независимому, денег платить! Живи себе независимо от редакционных средств, вольный птиц отечественной публицистики», — у меня отлегло.
— Господин премьер-министр! — ясным высоким голосом начал Петя.
Нетаниягу приветливо покивал головой. И вдруг петькин голос сорвался на оглушающий визг: