Первый президент СССР (тогда еще, кажется, генсек) собирался в США с уже почти дружественным визитом. И поэтому проконсультироваться решил не только со старыми и проверенными партийными специалистами, но и с представителями умеренно лояльной советским властям творческой интеллигенции. Одним из этих представителей стал будущий основатель нашей газеты, в прошлом мастер литературного перевода, а к тому времени — соучредитель чуть ли ни первого советско-американского совместного предприятия, готовившегося к открытию.
Его советы, переданные генеральному демократизированным окружением, видимо, так тому понравились, что представитель творческой интеллигенции был включен в делегацию. Впрочем, как оказалось уже в Америке, он должен был еще и служить примером вовсе даже не угнетаемых в СССР евреев.
В США он ловко, да еще и на хорошем английском, отвечал на вопросы въедливых репортеров (в том числе, из еврейских СМИ) и представителей уже американской умеренно лояльной советским властям творческой интеллигенции. Чем обратил на себя благосклонное внимание генсека, удостоившего нашего будущего учредителя нескольких милостивых слов.
На обратном пути, опьяненный воздухом свободы, он сам начал разговор с генеральным о нюансах гласности и свободы слова. Разговор, позволявший дать сгрудившимся вокруг участникам делегации некоторые опорные точки для текущей деятельности, генсеку был явно интересен. Но общение с представителями американской еврейской прессы не давало нашему будущему учредителю покоя. Окончательно осмелев, он обратился к первому лицу с неожиданным даже для себя вопросом:
— Скажите, а почему, если у нас все народы равны, у советских евреев нет своей собственной газеты?
Несмотря на демократизацию и гласность, помощники первого заледенели. Заледенел от собственной наглости и наш будущий учредитель. Но генсек не смутился.
— Вы же еврей, да? Советский еврей? Значит, это я у вас должен спрашивать, почему у вас нет своей газеты. Может, она вовсе не нужна советским евреям? А? Или нужна?
— Так что… значит, можно?..
— А вы куда-нибудь обращались за разрешением? Вам отказали?
— Нет, но ведь…
— Так что же вы меня спрашиваете? Вы обратитесь куда положено. И я думаю, вам не откажут. А вы как думаете, товарищи? — повернулся генсек к помощникам. Они уже тоже думали, что не откажут. — В случае чего, обращайтесь вот к товарищам. Они, я думаю, охотно помогут.
Генсек думал правильно. Товарищи всем своим видом изъявляли готовность помогать.
И весной 1989 года в свет вышел первый номер «Вестника еврейской жизни в СССР».
После распада Союза газета была либерально переименована в «Еврейскую жизнь», а через несколько дней после переименования я начал работать в ней в качестве внештатного корреспондента.
Сотрудников редакции поначалу было немного. Прежде всего, ответственный секретарь — многолетний редактор военной литературы Борис Маркович Беркович, прозванный для краткости и в уважение к героическому прошлому «Бисмаркычем». Пожилой, полноватый, внешне он казался воплощением невозмутимости, но был при этом, как говаривала одна моя знакомая культурная старушка, «человеком тонкой душевной организации». Любые неприятные пустяки в служебных или личных делах порождали в нем глубинную бурю эмоций. Первые — в силу приученности к воениздатовской дисциплине, вторые — вообще. А поскольку были мы, включая учредителя, народом и несобранным, и временами безответственным, эмоции в душе ответсека бушевали почти постоянно.
Изредка накопившиеся переживания выливались в короткий и негромкий душевный разговор с кем-нибудь из соратников, чаще же — в обострение язвенной болезни. Еще время от времени Бисмаркыч брался за перо — не для того, чтобы пометить чужую рукопись, но чтобы излить свое. Обычно произведения Исаака Бунина — под таким псевдонимом он предпочитал выступать — были посвящены театру и сцене. И никакие попытки нашего учредителя свернуть творчество Бисмаркыча на тропу войны успеха не имели. Не хотел он писать ни о боевом героизме евреев, ни об их участии в строительстве советской военной машины. Усаживаясь творить, он хотел вновь пережить те немногие в его жизни положительные эмоции, которые были подарены ему посещеними театра, вновь окунуться в мир, так непохожий на редакционную рутину. Да еще отягченную нашей безответственностью…
Специальный корреспондент — пришедшая вместе со мной и вошедшая в штат Наталья Амалекитян. Она немедленно начала разрабатывать женскую тему. А заодно и тему криминала. В обе темы она погрузилась с головой, что сделало общение с ней довольно непростым. Любой жизненный факт вплоть до банального похода в бакалею, особенно имевший место с ней лично, она энергично сводила либо к одной, либо к другой теме. Чаще — к обеим.