Приходящий фотограф Осип Малкин — шумный и бестолковый истребитель пленки. Человек при этом безвредный и, более того, неизменно готовый оказать услугу. В разумных пределах, естественно. Он очень любил еврейские праздники. Накануне он обзванивал кучу знакомых из зрительно-узнаваемых — Осип действительно обладал даром поддерживать отношения с самыми разными людьми — и выдаивал из них пару-тройку поздравительных слов. Затем приносил это в редакцию вместе с мутными фотопортретами из своей обширной коллекции. Еще Осип любил ввязываться в различные предприятия с конечной целью покушать на халяву. Последним и наиболее масштабным его начинанием в этом направлении стал отъезд в ФРГ.
На мероприятия, куда его пытались послать, Осип, как правило, не попадал — по самым фантастическим причинам. Вроде внезапного вынужденного пьянства по поводу дня рождения знаменитого американского исполнителя русского шансона, заехавшего на пару дней в Первопрестольную. По словам смущенного фотопрогульщика, пьянство сопровождалось плясками у Музея Ленина, обрушением случайной барной стойки и запутанными переговорами с милицией. Мы ему, понятно, не верили, разъяренный учредитель орал. Но примерно через полгода, на первом официальном концерте того самого шансонье в Москве, я, пробравшись по знакомству за кулисы, увидел, как певец обнимает довольного Осипа, приговаривая: «Здорово мы тогда погуляли! Помнишь, как в баре-то! Да-а! Если бы еще менты не притащились…»
Приходящий же распространитель Лева Коппель — унылый бородатый философ-неудачник с техническим образованием и клетчатой сумкой-тележкой. Притащив свое нескладное тело в редакцию, он просил чаю, обрушивался на табуретку в углу и закусывал какими-то малоаппетитными на вид пищевыми руинами, извлекаемыми из сумки. При этом, тяжело вздыхая и роняя крошки, он пытался вести с нами беседы о величии еврейского народа. Величие это выходило у него каким-то невнятным и, благодаря вздохам, двусмысленным. Допив и доев, Лева запихивал в сумку пачку свежего номера и отправлялся на очередное еврейское мероприятие — из тех, куда не добирался Осип.
Юмором заведовал неизменно мрачный Григорий Наумович Сахаров. В прошлом — журнальный критик. Поскольку на самом деле этот хмурый человек был по характеру чрезвычайно добр, литературно-критическая карьера его не слишком задалась. Зато на всю жизнь он сохранил искреннее расположение множества литераторов, в том числе юмористов-сатириков. И они из любви к Григорию Наумовичу время от времени делились чем-нибудь свежим и действительно смешным. В целом же, газетный наш юмор был вполне в еврейской традиции — если и вызывал смех, то сквозь слезы.
Технический директор и одновременно бухгалтер у фирмы и газеты был один — гренадерского роста дама по имени Таисья. С ней я общался, только получая гонорары. Кстати, вполне приличные по тем временам.
Через год, по окончании института я сделался «собственным корреспондентом», то есть штатным сотрудником редакции. Тогда же после ряда коммерческих неудач закрылась фирма нашего учредителя. Вернее, как мы узнали много позже, по указанной причине закончилось — стараниями партнеров — участие нашего учредителя в делах фирмы. Как бы то ни было, мы переехали из подвала в новый офис — две снятые комнаты в трехкомнатной коммунальной квартире. Третья комната было наглухо заперта — ее хозяин сидел в тюрьме за умышленное убийство, и сидеть ему было еще долго. Таким образом получалось, что вся квартира принадлежит нам.
Вскорости сменился и состав редакции. На место побежденного язвой и попросившего отставки Бисмаркыча я привел свою институтскую одногруппницу Джамильку. Техническим директором, то есть человеком, раз в неделю ответственным за распространение газеты (а точнее, развозку ее по конторам рассылки — Роспечати, Моспечати, «Международной книги» и проч.) и еще раз в неделю за обеспечение деятельности конторы вообще, стал Доктор — будущий Джамилькин муж и по совместительству фельдшер скорой помощи. Кроме того, он увлекался астрологией и готовил для газеты гороскопы с еврейским уклоном.
Рассорившуюся с нашим учредителем по женской части Наталью сменил странноватый тип Гера Бреннер, отличавшийся неимоверной писучестью и способный извлечь еврейскую тему для своих писаний даже из автомата с газированной водой. Он все время чему-то внутренне усмехался, стоя, подпрыгивал, с неохотой смотрел в разговоре в глаза и периодически голодал для самочувствия. Считал себя человеком с устоявшимися взглядами и принципами, поэтому нередко оказывался участником скандалов по пустякам. По профессии был, естественно, технарем.