К тому времени как Дедушка позвал его в главные редакторы «Вестника», тов. Веркюндер уже ушел из большого спорта, поскольку подпольные евреи начали узнавать его в истинное лицо и все чаще били по этому лицу. Но репутация ведущего агента-провокатора КГБ по еврейской части за ним закрепилась.
Дедушка, подобно чукче из анекдота, ощущал себя не читателем, а писателем, поэтому газетных публикаций по живо интересовавшей его еврейской теме, естественно, не отслеживал. И о том, что собой представляет Веркюндер, представления не имел. «Поговорил я с ним, вроде, знающий парень, симпатичный. Опять же перо бойкое… Ну, и взял, — признавался мне позднее Дедушка, — на свою голову. Откуда ж я знал! Что, я о его биографии всех знакомых буду опрашивать?! Или его самого, мол, не являетесь ли совершенно случайно платным агентом ГБ? Да и с чего? Я же ведь не знал про эти его дела. А он же профессионал. Он мне публикации свои показывал, в «Известиях» что ли… Что-то там такое про «израильский фактор» в заголовке, и другую — что-то такое злободневное, про «уроки пропаганды для непомнящих»… Да не читал я всей этой гадости… А газету, кстати, он неплохо делал…»
Исходя из назначения Веркюндера на пост редактора «Вестника» и припомнив шефу его вполне благополучную карьеру в советские годы вкупе с добытым у генсека разрешением на газету, формировавшееся еврейское общественное движение постановило считать нашего учредителя агентом КГБ и объявило бойкот и ему самому, и его изданию.
Узнав об этом, Дедушка, всегда гордившийся неразгибаемой фигой в кармане и своим фрондерством, поначалу страшно обиделся и даже хотел написать грозную статью, обличающую мелких людишек из формировавшегося независимого еврейского движения. Но потом опомнился, стремительно выгнал из редакции Веркюндера и начал налаживать личные контакты с целью объясниться.
Потратив массу времени и усилий на самореабилитацию, Дедушка, благодаря своему обаянию и общей легкости характера, не только избавил газету от бойкота, но и вошел в формировавшиеся руководящие органы сформировавшегося к тому времени независимого еврейского движения. Как говорил мне позже один из его коллег по этим органам из старых подпольщиков, «поближе пообщавшись с ним, я тогда быстро понял, что никакой он не кагебэшник, а просто раздолбай…»
Любовь к отечественным вождям
Несмотря на солидный возраст и вполне сложившуюся биографию, Дедушка сохранял в детской неприкосновенности искреннюю любовь к сильным мира сего. Эта любовь, как правило, была ответной — на знаки внимания со стороны заинтересованных должностных и вообще важных лиц. При этом, как только интерес важных лиц к нему иссякал, наш ветреный учредитель вычеркивал их со скрижалей своего горячего сердца. Исключение он, как это и положено, сделал только для первой любви — первого (и единственного) президента СССР.
Слабость к бывшему генсеку Дедушка сохранял вне зависимости от колебаний собственного политического курса, каковой определялся очередным дедушкиным увлечением.
Очередной его большой любовью стал российский вице-президент, взявший Дедушку с собой в Израиль в качестве консультанта и в течение всей поездки использовавший его как экскурсовода. И даже признавшийся, тайком и с устатку, что, по семейному преданию, в роду их с женской стороны проскользнула одна еврейка. С тех пор сотрудники газеты должны были скрупулезно отслеживать и по возможности освещать, притягивая национальную тему за уши, деятельность второго лица в государстве.
В скором времени вице-президент, пришедший в политику со стороны и потому слабо в ней разбиравшийся, рассорился со своим шефом и был сброшен им на ирригацию засушливых земель. И дедушкино интеллигентское фрондерство многократно усилило душевную привязанность. Нашего учредителя не смущало даже то, что опальный политик стремительно сошелся с ненавидевшими сложившийся режим национал-патриотами. Евреев — и просто так, и как видимую им основу режима — они, понятно, тоже не жаловали. Но любовь, в отличие от ненависти, как известно, слепа…