Его пораньше разбудила бабушка. Ее об этом он попросил сам. Нужно было обмозговать еще кое-какие детали. Типа, своего алиби и еще всякие мелочи.
- Исик, кушать иди.
- Щас, бабуль, - в его мозгу наносились последние штрихи уникального, на его взгляд, действа. "Бля, будет весело, сука" - почти в слух он произнес.
- Что ты там бормочешь, балашка? - иногда его так называла бабушка.
- Все в порядке, бабуль. Где пирожки?
- Садись уже.
Из тарелки с пирожками шел ароматный пар. Ему почему-то казалось, что все великие люди перед великими делами обязательно должны были вкусно подкрепиться. Лопая пирожки и ерзая в своем любимом черном кресле, он дорисовывал жирную точку в его гениальном сценарии.
Утренний Ленинград улыбался ему, изредка останавливая его светофорами. Он чувствовал себя как актер в день премьеры. Его прекрасное настроение подсказывало ему, что день пройдет удачно, и на душе становилось легче. Спадал тот камень, который так долго он вынашивал.
- Яку-б-б-б-о-о - в - донеслось откуда-то сзади. Он оглянулся. О нет. Это Срыкина. Кого-кого, а ее он меньше всего хотел видеть. Мало того, что пустая как пробка, да еще и матюшница, каких не видывал свет. Больше всего раздражало в ней то, как кичилась она своей мамой - та работала зав. отделением в их больнице.
- Якубов, ты забодал! Я чо, должна орать, как дура?
- Ты и есть дура.
- Тварь! Скотина! Пи...пи...пизьдюк! Ты думаешь, я безмозглая дура, да? А очень даже хорошо, что я тебя встретила. Д-а-а-а-а-а, Якубов, хорош-о-о-о-о. Потому что сейчас ссать ты будешь, падла. Думаешь, тебя зря вызывали на повторное обследование? Да? Думаешь зря, бля? Хуй там! У тебя РАК, сволочь. Подохнешь скоро, тогда будешь знать, как меня соской бестолковой называть!
Его губы стали отвечать, что-то вроде того - "как же я узнаю, дура, если подохну?" - но в данный момент он уже думал о другом. В голове, как эхом, стало раздаваться "подохнешь скоро, подохнешь, подохнешь, подохнешь". Куда-то пропали все внешние звуки. Лишь Срыкина раскрывала рот и смеялась почему-то.
Исаак слышал лишь собственный пульс, нарастающий изнутри. Возле урны лежала спичка. Он в ней увидел всю свою жизнь.
Такой она была короткой, с обгоревшей головкой на конце. Головка была смертью, это он понял, когда ощутил, что стоит на краю пропасти босыми ногами, и ветер страха шевелил его волосы. Вокруг никого нет. Он знал, что скоро упадет. Издалека доносился папин голос - "Не бойся сынок, я рядом". А ему все равно было страшно. Не видел же он его.
Бабушка плакала, утираясь платком - "Балашка, не оставляй меня одну, не уходи". Ему стало страшно. Было жутко, чувствовал, как его трясет. Что-то переворачивалось внутри. Он сам себя не узнавал, не ощущал.
Оказывается, все это время он продолжал идти, потому что вдруг увидел, как его "друзья" курят, спрятавшись позади красного ИКАРУСа. Ему показалось даже, что он им обрадовался. Вернувшись на землю, сглотнул он слюну. Видно давно его они ждали, потому что все трое смотрели в его сторону. Хихикал Аужинов. Не знаю, что руководило им - он подошел к ним и, протянув руку, сказал, что предлагает им свою дружбу. Аужинов перестал смеяться, и они переглянулись между собой.
Исааку почему-то стало их жаль. Он узнал сегодня, что скоро умрет, и они так и не поймут, что жить остались. Выглядели они как дети, которые тупо радуются жизни, абсолютно не осознавая того, что происходит вокруг них на самом деле.
Исаак чувствовал себя стариком, стариком - прожившим жизнь.
Страх начинал уже его покидать. Вспомнился Шопенгауэр: "Нет смысла печалиться о том времени, когда уже нас не будет, потому что оно ничем не отличается от того времени, когда нас еще не было".
На самом деле: все жители 19 века, уже трупы. Более того - люди, родившиеся до 1915 года уже в 20 веке, тоже умерли. Еще хуже то, что многие умирают молодыми, на войне, там, в различных ситуациях, и пр.
- Ты че! Так мы ж давно кореша. Ис, чо ты?
- Эко тебя торкнуло. Ты чо, заболел? - поддержал Леху Марат.
Марат, глядя на него, вдруг стал серьезней и протянул руку
- Ну раз тебе так легче, мне пофиг, держи, - остальные, выбрасывая бычки, присоединились к нему.
- Хорош разыгрывать из себя мушкетеров. Ща без нас уедет бус. А еще я хочу посмотреть, где плоскогубцы делают. Пошли, Ис, мы тебе место заняли.
- Не, мужики, без меня сегодня. Чо-то мне нехорошо.
- Нафига тада пришел? Поехали, не ломайся, оторвемся.
- Езжайте. Не поеду я.
Последний раз, когда он оглянулся на отъезжавший автобус, увидел Срыкину, скрутившую ему дулю. Она крутила пальцем у носа, показывая язык.
На следующий день в его комнату зашла заплаканная бабушка. Ей позвонили из школы. Автобус перевернуло в кювет, выжило всего трое. Наверное, бабушка плакала от счастья, не подозревая о том, что Исаак ждал конца, хотя надеялся на ошибку. Бабушка ушла от мужа Меера, жила одна, точнее с Исааком, поэтому терять его для нее стало бы трагедией.
И тихо он начал: Рабами мы были!
Но в темной могиле,
В подвале немом
Мы гордо повторим: мы были! мы были!
Теперь мы тяжелое иго забыли -
И дышим своим торжеством!
12.
- Слышь, Исаак! У меня конкретный план, как в азербайджанское общество внести смуту! Понял меня?
Голос Сулеймана разбудил, растормошил Исаака. Он еще сидел на берегу реки спиной к Сулейману, который подкрался сзади, он не заметил его.
- Тебе чего?
- Да у меня идея! Просто класс. Можно за какой-то месяц расколоть общество в Баку. Я знал, что однажды Президент умрет, и исходил от этого.
Исааку стало интересно, каким путем удастся Сулейману задуманное. Они поудобнее присели у обрыва. Внизу шумела горная река.
- И что на сей раз ты придумал?
- Операция называется - "Самозванец" (моргнул левым глазом). Не понял?
- Если честно, пока я не въезжаю. Объясни по человечески - нахмурился, прикрывая лицо ладонью.
- В общем, слушай. Мы по республике пустим слух, что, оказывается..., прикинь, оказывается...нет, ты щас точно охуеешь.
- Да говори уже! Надоел...
- Короче (вполголоса), мы распространим слушок, что у бывшего Президента Георгия Агаева есть еще один сын. Ну? Как тебе это (мигнул)?
- А как это (изумленно)?
- Очень просто, Исаак. У Георгия Агаева был сын, 1967 года он рождения. Его хотели убить еще в детстве, но не смогли. Он остался жив. Прикинь, Исаак! Более того, сейчас он жив, здоров, и направляется в Баку. Хо-хо! Вот будет это смута, народ поверит, клянусь тебе! Да народ уже поверил моим слухам здесь, в селе, и в районе. Уже об этом неделю говорят. Уй блин, что будет дальше то а? Только Офра об этом не знает. Она думает, что этот самозванец - настоящий сын Агаева. Понял? Ей ни слова. Она считает, что он реальный принц. Так надо было.
- А потом?
- А что потом? Потом сообщим Илье, нашему Президенту. Пусть и он узнает об этом. Представляешь реакцию?
- А в чем смысл твоего заговора? Суть?
- Как? Не понял ты еще? Какой же тогда ты еврей?
Покосился на него Исаак.
- Запомни Исаак! Не буду повторять. Я вспомнил это с книг Достоевского.
Сулейман посмотрел в сторону гор, помял рукой лицо, шевельнул мышцами подбородка, напряженно вспоминал, и изрек:
- Не вникая в суть и глубину предмета, можно изобразить хотя бы некоторые признаки этого государства в государстве, то есть, евреев. По крайней мере хоть наружно. Признаки эти: отчужденность и отчудимость на степени религиозного догмата, неслиянность, вера в то, что существует в мире одна народная личность - еврей, а другие хоть есть, но все равно надо считать, что как бы их не существовало. "Выйти из народов и оставить свою особь, и знай, что с сих пор у Бога ты один, истреби остальных, или обрати в рабов, или эксплуатируй.
Верь в победу над всем миром, верь, что покорится тебе все... А пока живи, гнушайся, единись и эксплуатируй, и ожидай, ожидай..." Вот суть идеи нашего "государства в государстве''.