От осязаемого у парня похолодело в груди, еще сильней забилось сердце. Возле виска величиной с ладонь была ужасная рана. Была раздроблена правая височная кость. От жалости к себе парень завыл, он рыдать не смог, боли еще больше причиняли ему рыдание. Дождь смывал с лица слезы и растворял их в грязной луже. Рядом валялись, тела его лучших друзей. Он понял, что находится в совершенно безлюдном месте.
"Так спокойно, возьми себя в руки", попытался он успокоить себя. "Как так получилось, как я тут оказался?"
Но до самой смерти он так и не смог догадаться, что их заманил сам дед, и те самые золотые часы были приманкой. Не все то пуля, что в голове.
Меер сидел в госпитале со своим лучшим другом. Уже прошло 3 недели после того, как закончилась война, и неделя, после того как, попал их отряд в засаду на остатки фашистских войск. Перед ними стояла задача остановить военного преступника, бежавшего с остатками своих солдат из Европы.
Они задачу выполнили, но ценой многих друзей Меера. И вот сидел он возле койки своего друга. В результате перестрелки он был ранен в ногу. Только через три дня вернулся их отряд, и время на то чтобы обработать ранения просто не было. В результате, его друг Манахим потерял ногу, но гангрена продолжала точить его тело.
- Никогда я, САМ, не верну тебе долг - хрипло произнес сухими губами Манахим.
- Не говори глупостей, у тебя еще будет время.
- Я знаю, что умру, и свыкся с этим. И я уже придумал, как мне расплатиться за тот случай. Вот тебе пуля, - вынув из кармана, и положив в ладонь Мееру, он сказал. - Я нацарапал на ней своё имя, не потеряй ее, если тебя кто-нибудь когда-нибудь обидит, то убей ею этого человека. И моя душа успокоится. Сам знаешь, долг - платежом красен. А еще через три дня Манахим умер.
Я лекарь от болезней всех души,
И лучшая болезнь для храма тела!
Ну что стоишь? Скорее в путь спеши!
Что, опоздал? А мне какое дело...
16.
Исаак уже приготовил новый вид духов. Всего несколько капель прозрачно голубой жидкости. Он ее закупорил, сильно зажав сверху крышкой. Обернул в целлофановый пакет, и заныкал себе в карман. Это был огромный козырь, это был миллион долларов, самая лучшая драгоценность, которую он когда - либо имел.
Теперь оставалось ждать вестей от Сулеймана. Он уже должен был раздобыть эту книгу, почти опровергающую некоторые детали, описанные в Коране.
Исаак ждал звонка, ему было интересно, что же о своем сне рассказал Мохаммед на самом деле. Но в то же время он хотел применить и новые капли. Манило, тянуло его к этому поступку. И вот пошел он на это "каторжное" дело, не дождался Сулеймана.
"Мое открытие - вот моя религия!'' - говорил про себя Исаак.
И вот наступил тот злосчастный день. Дорога в Мекку. Паломничество. Сотни тысяч людей тихо направлялись в сторону святого камня Каабы. Стояла жара, повсюду удушье - воздуха нет. Улицы были забиты под завязку. Неимоверная засуха стояла в Саудовской Аравии. Медленно передвигались в своих сандалиях паломники, каждый что-то бормоча под нос. Повсюду густая толпа мусульман, не в прорез. Кто шел один, кто группой, стоял общий гул. Люди не спеша шли в Мекку на Хадж.
В этот момент в толпе появился молодой мужчина. Он от этих верующих отличался своей внешностью. Он не был одет в белый балахон, не носил чалмы. Был в галстуке (!) черного цвета, на нем была желтая сорочка, в белых брюках в серую полоску. Люди его пропускали вперед, прищурив на нем взгляд. Выглядел он очень странно, и явно торопился. Это был Исаак Якубов. Действительно, он очень торопился попасть в Мекку. Уже был близок к ней, на горизонте показался город.
Исаак вспомнил Сулеймана. "Да...А ведь он был частично прав. Прав же падла! Всякий раз, когда я пытался возвыситься, или сделать что-то хорошее, я встречал презрение; а как только я предавался гадким страстям, меня хвалили и поощряли.
Честолюбие, властолюбие, алчность, надменность, гордость, гнев, месть - это все уважалось, даже восхвалялось. Отдаваясь этим страстям, я рос, и чувствовал, что мною довольны. Хотя ругали вслух, но в душе завидовали. Я знал это.
"Ах, Сулейман! Я стал таким же, как он. Я в нем, я в нем, а он во мне!".
Исаак стал так же думать, как Сулейман. Истиной была то, что жизнь есть бессмыслица, глупая шутка, кощунственный розыгрыш.
И вдруг он вспомнил поступок Сулеймана в кафе "Шуша". Он закрыл глаза, сжался в себя как ежик.
Как будто я жил-жил, шел - шел и пришел к пропасти и ясно увидел, что впереди нет ничего, кроме смерти. И нельзя остановиться, и назад нельзя, и закрыть глаза нельзя, чтобы не видать, что впереди нет ничего, кроме обмана, страданий и настоящей смерти - полного уничтожения.
Видимо, этот всевышний, так называемый бог, потешается, глядя на меня, как целые 40 лет я жил, учился, развивался, возрастая телом и духом. 40 лет я жил, и ничего не понял. Мохаммед же в 40 лет стал пророком.
Да уж, я не Мохаммед. Теперь я стоял у высокого обрыва, дошел до той вершины жизни, до пика той горы, где отовсюду я заметен, и ясно понимая, что ничего в жизни нет, и не было, и не будет. "А ему смешно..."
Исаак вспомнил "Воскресение" Толстого, где была указана восточная басня про путника, застигнутого в степи разъяренным зверем. Спасаясь от зверя, путник вскакивает в безводный колодец, но на дне колодца видит дракона, разинувшего пасть, чтобы его пожрать.
И несчастный, не смея вылезть, чтобы не погибнуть от разъяренного зверя, не смея и спрыгнуть на дно колодца, чтобы не быть пожранным драконом, ухватывается за ветви растущего в расщелинах колодца дикого куста и держится на нем. Руки его ослабевают, и он чувствует, что скоро должен будет отдаться погибели, с обеих сторон ждущей его; но он все держится, и пока он держится, он оглядывается и видит, что две мыши, одна черная, другая белая, равномерно обходя стволину куста, на котором он висит, подтачивают его.
Вот-вот сам собой куст обломится и оборвется, и он упадет в пасть дракону. Путник видит это и знает, что он неминуемо погибнет; но пока он висит, ищет он вокруг себя и находит на листьях куста капли меда, достает их языком и лижет их.
И это не басня, а это истинная, неоспоримая и всякому понятная правда.
Вспомните, как режут барана. Через пять минут баран умрет, а он, улучив момент, кушает листья, траву, зелень, которые ему подносят дети. Он голоден, он хочет есть, и так же человек. Люди разве не такие? Человеку скоро помирать, но он ворует, грабит, борется за власть, копит золото.
Человек добровольно не может принять никакого счастья, потому что он не сможет быть счастлив под условием грозящего завтра нуля, ибо завтра все будет уничтожено. В этой идее заключается глубочайшее неуважение к человечеству, невыносимое оскорбление, презрение.
Исаак опять вспомнил гомосексуальный поступок Сулеймана. Ему тоже захотелось этого.
"НЕЕЕЕЕТ!!!! Нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет! Только ни это! Это то - чего простить нельзя! И все же тянет... Нет! Гомиком я не буду! Нет!"
Вдруг он резко остановился, развернулся, вытащил с кармана флакон, последний раз взглянул на толпу, улыбнулся. Потом медленно, но громко произнес:
- Я хочу умереть живым! Вы слышите, живыыыым!!! Хочу другому свою жизнь продать! Именно продать, а не подарить.
Затем, очень осторожно откупорил крышку - чпок - и одним махом налил содержимое себе на голову. Булькнула по волосам ароматная жидкость, растекаясь по лбу, капая на землю.
Это казалось невозможным, но, тем не менее, это произошло. Проходившие мимо люди остановились около него. Стали принюхиваться, прислушиваться, присматриваться. Будто часовой - пограничник ночью заметил на границе чужого. Его окружила огромная толпа, кольцо стало смыкаться. И большая толпа паломников, чуть всполошившись, напала на Исаака как волки на свою добычу.
В общем шуме нельзя было различить, кто что кричал. Все сбились в один клубок. За спинами паломников в последний момент Исаак вскинул вверх правую руку. Все! Его съели живьем. Молодой парень из Судана доедал шею и волосы Исаака, пожилой дядя из Бахрейна только что отведал его глаза и пальцы. Мавританец вырвал сердце Исаака, оно было бронзового цвета, и зубами выдергивал с него мясо. Доел, проглотил, потом сказал непонятные для окружающих слова: