Действительно, откуда у нас она, эта самая энергия? Энергия приходит к нам из космоса, от Солнца и других звезд. На Земле она превращается в свои земные виды, накапливается в растениях, в телах животных. Мы с кашей и бутербродом поглощаем лучи, пришедшие к нам от Солнца, а то и из таких безмерных глубин, что их и представить себе трудно. Человек — не только земной, он и космический феномен.
Получив энергию, мы и расходуем ее… Вопрос, на что именно мы ее стремимся израсходовать.
Чем человек благополучнее, тем больше у него возможностей заниматься чем-то основательным, серьезным, в духе нормальной человеческой натуры. Если он вырос в добром мире родителей, не вызывавших ассоциации с ржавчиной, если на его любовь в надлежащие годы ответила хорошая девушка (вовремя вычесавшая вшей и помывшая рот после селедки), у него не так уж велика необходимость самоутверждаться. Маловероятно, чтобы он начал переделывать сей скорбный, но в общем неплохо организованный и добрый к человеку мир.
У такого юноши хватит времени и на то, чтобы поучиться чему-то, а потом с удовольствием поработать. В любом случае получится, скорее всего, неплохо, а если Бог одарил талантами, то из юноши может выйти и весьма выдающаяся личность. Остатки же энергии благополучный человек охотно израсходует на шахматы и преферанс, флирт или туристский поход. Но израсходовать энергию на мордобой или запойное пьянство ему, скорее всего, не захочется. И энергии лишней не так много, и цели в жизни у него другие.
Но что делать человеку, если мир для него — сточная канава и помойка, если жить в этом мире для него тяжело и плохо? Если воспоминания детства бесят, юность вызывает отвращение, а то, во что ты образовался, по меньшей мере раздражает? Остается переделывать мир, создать из мира что-то хотя бы относительно приемлемое. Потому что в реальном мире ему нет места, мир его не принимает. У любого, даже самого отверженного, есть свое место и свое дело в мироздании. У любого — но не у него.
Слабый человек в таком положении запьет или, того еще лучше, перережет себе вены. Сильный скорее попытается найти себе место в мире или переделать мир так, чтобы ему было в нем место. А ведь русская интеллигенция всегда именно переделывала мир! Добиваться индивидуального успеха называлось у нее «жить для себя» — что было низко и презренно. В самом лучшем случае интеллигент полагал свой частный успех частью группового успеха. Например, занять тепленькое местечко в системе управления тем миром, который построили «мы все» для будущего счастья всего человечества.
У человека, особенно в молодости, очень много энергии. Природа дала нам колоссальный запас прочности. И слой людей, о которых я говорю, — это невероятно активный слой, прямо-таки бурно стремящийся изменить окружающую жизнь. Ко времени Первой мировой войны в Российской империи скапливаются сотни тысяч, если не миллионы молодых людей, толком не знающих, кто они, чем бы они хотели заниматься и куда им жизни деть свои. Очень многие из них полагают к тому же, что мир устроен совершенно безобразно, и только партия «своих» выведет его из тупика.
Это слой вовсе не «чисто еврейский», но евреев в нем невероятно много. И объяснить это можно, вовсе не прибегая к рассуждениям о зловредном влиянии тайного мирового правительства или злокозненности иудаизма: в конце XIX и начале XX века на еврейскую Россию обрушился удар страшной силы, выбил почву из-под ног огромного количества людей, — в том числе у людей, совсем неплохих по своим личным качествам и способных сделать много при другом жизненном раскладе.
Багрицкий, Антокольский или Коган — это лишь знамена этого слоя людей, не более того. Это те, кто смог заговорить от имени своего поколения и своего общественного класса. Абсолютное большинство этих беспочвенных людей не пишет книг и стихов (некоторые и вообще плохо умеют писать). Но они думают, а самое главное — чувствуют так же. И эти люди готовы потратить невероятно много энергии на разрушение существующего мира. Многие из них готовы и строить… но ведь они толком сами не знают, чего бы им хотелось построить.
Этим людям (как и всем остальным) жизненно необходима гармония, стабильность, порядок. Сочетание требовательности и жесткости с доброй заботой и любовью. Все это есть и в иудейской, и в русской культурах, хотя и в разных формах. Но у них-то, у них нет ни той и ни другой. Они не иудеи и не христиане. И не русские, и не евреи.
Часть III
РУССКО-ЕВРЕЙСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ
В дворянской бане:
— Илья Львович! Я не могу этого видеть! Илья Львович! Одно из двух: или снимите крест, или наденьте трусы! Илья Львович! Одно из двух! Я не могу этого видеть!
Легко быть объективным там, где нет непосредственно тебя и близких тебе людей. В американской исторической науке даже считается, что история — это только то, что было до 1914 года. Все, что происходило позже, — это для них уже не история, это политика.
Не буду спорить, как надо называть историю и какого именно исторического периода. Главное — все, что Происходит в России в XX веке, — это история дедов, самое большее — прадедов. Писать о событиях более давних было проще, потому что на них я мог смотреть глазами Марсианина. Труднее отделить себя от истории совсем недавних предков. История страны начинает смешиваться с семейной историей, с историей друзей семьи. Тут появляются новые возможности — нет слов. Но и объективность исчезает. А если и не исчезает совсем — все равно появляется пристрастный взгляд «своего». Одного из участников событий.
Слишком часто я, автор, словно раздваивался при написании текста. И одна половинка моего естества, половинка ученого, требовала полной отделенности от материала, совершенно одинакового отношения ко всем участникам событий.
Но была и другая половинка — участника событий и недавнего потомка участников. Внесу полную-ясность в вопрос: все, что происходило с моими предками или друзьями семьи, происходило лично со мной. Все, что сделано по отношению к членам моей семьи, тем самым сделано по отношению ко мне. Это я стоял в нетопленой церкви, ожидая, откроет ли огонь носатое очкастое творение Божье. Это я весенним ветреным вечером наводил карабин на существ, догонявших меня по степи. Такая позиция не обязательна для читателя, да и вообще как будто вышла из моды. Но это — моя позиция, и отрекаться от нее я не собираюсь.
Не уверен, что мнение участника событий обязательно необъективно или глупо, но все же это не позиция ученого. Так что вот: позиции эти надлежало разделить, и теперь на страницах книги появится существо, никак в событиях не принимавшее участия, — марсианский ученый, наблюдающий за событиями на Земле в телескоп. Земные языки он знает в совершенстве, проблему изучил во всех подробностях. Существо это очень долговечное, и уже почти сто лет наш Марсианин сидит, упираясь хвостом в пол обсерватории, придерживая телескоп одной парой щупалец и делая записи второй парой.
Первый раз он появился в конце второй части, когда я пытался оценить поведение Багрицкого с позиций космоса… Да так и остался моим собеседником и «вторым я».
Этот Марсианин будет появляться в конце каждой главы и вносить собственные суждения в сумятицу наших земных дел. Сам я с ним так сроднился, что почти начал общаться с Марсианином, спорить с ним и сердиться на него. Хотите верьте, хотите нет, но Марсианин даже подсказал мне несколько интересных наблюдений.
Надеюсь, вставки Марсианина помогут мне сделать то, что я в самом начале уже обещал читателю: сохранить полную взвешенность позиции.
Глава 1
Отрывание русской головы
Сбылась бессмысленная мечта террористов.
Война никогда не становится временем торжествующего гуманизма. Первая мировая война не стала исключением из правил. Евреи в этой войне, как и всегда, вовсе не составляли единого целого. Часть из них хотела победы Российской империи, как своего Отечества, а немцев, что австрийских, что поданных Вильгельма, они не любили и боялись. Другие панически боялись как раз победы Российской империи: уже была обещана автономия Польше (после победы), и евреи очень боялись оказаться подданными поляков — поляки относятся к ним так плохо, что могут всех изгнать из страны. Большая часть евреев воевала на стороне Российской империи и делала это хорошо, но было всякое.