Вот и возникает вопрос: зачем, для чего, собственно, вернулся он в Россию?! Человек он был совершенно не идейный, так что хотя и «с самого февраля 1917 кидались на возврат в Россию многие совсем не революционные эмигранты и охотливо и зловеще помогали всем стадиям революции» [154, с. 54], но он-то зачем? Изучивший личность Френкеля Солженицын высказывает предположение: «Мне представляется, что он ненавидел эту страну» [154, с. 95].
Причем интересно, что Френкелю вовсе не все человеческое было чуждо; например, он «помнил старую дружбу»: «вызывает и назначает на крупный пост… Бухальцева, редактора своей желтой „Копейки“ (газеты) в дореволюционном Мариуполе» [154, с. 94].
Могу предположить только одно: Френкель хотел жить в России для того, чтобы причинить ей как можно больше вреда. И для того, чтобы быть все время окруженным тем, что ненавидел и презирал. Так рафинированный антисемит упоенно слушает еврейскую музыку, пляшет «семь сорок», чуть ли не лучше раввинов разбирается, когда надо трубить в шафар, и старается как можно чаще общаться с гонимым племенем. Сам вид евреев, звуки их голосов, характерные жесты вызывают у него возбуждение, инстинкт преследования, агрессию. Общение с евреями так же необходимо ему, как душевно здоровому человеку хочется читать хорошие стихи, целоваться с умной и красивой женщиной или гулять по сосновому лесу, вдыхая аромат смолы, — это для него стимул к активности, к действиям, к самому существованию.
А сколько было таких, только чуть менее преступных и заслуженных?
Еще одной целью советской власти была советизация населения, то есть попытка заставить людей утратить историческую память. Для этого велась «борьба с религией», и в первую очередь с православием.
БОРЬБА С ПРАВОСЛАВИЕМ
Возглавил эту борьбу видный большевик, уже родившийся в семье ссыльнопоселенцев, в Чите, Миней Израилевич Губельман, принявший русские имя и фамилию Емельян Михайлович Ярославский. Тип это настолько колоритный, что сам по себе заслуживает отдельного исследования (как и Френкель). Судьба этого матерого негодяя, партийный стаж которого в РСДРП начинается с 1898 года (Минею тогда было 20 лет), — прекрасная иллюстрация лживости тезиса: «Сталин истребил ленинскую гвардию!». Судя по всему, Сталин истребил тех, кто ему не подчинялся и кто вызывал у него личное раздражение. Миней же Израилевич, по-видимому, умел гнуться достаточно хорошо и занимал самые различные должности, включая председателя Союза старых большевиков. Считался «честью и совестью партии», имел огромный моральный капитал, и притом умел вовремя отойти в сторону, сделаться незаметным, переметнуться в более сильную группировку и так далее.
Вообще русские и евреи — старые большевики, пережившие эпоху Большого Террора, принадлежат к очень различным типам. Если Буденный или Ворошилов — это пережившие свою эпоху рубаки времен Гражданской войны, с низким интеллектом и культурным уровнем, тела без голов, то Лазарь Каганович, умерший в 1989 году на очень неплохой пенсии (со спецпайкой), или тот же Миней Губельман, — это теоретики, умники, не без оснований претендующие на роль интеллектуальных лидеров. Другой разговор, что выживание в эпоху Сталина требовало от партийца весьма специфических качеств, помимо и независимо от ума.
Помимо всего прочего, Миней Губельман «являлся одним из наиболее популярных публицистов и пропагандистов, виднейшим работником партии на идеологическом фронте» [169, с. 653]. Его «Библию для верующих и неверующих» должны помнить многие мои читатели постарше, ведь это творение выдержало 26 изданий, сделалось книгой, без которой считалось неполным любое гуманитарное образование в СССР. «Анархизм в России», «Очерки по истории ВКП(б)», «Биография Ленина» как-то не пережили сталинскую эпоху, а вот похабная «Библия…» и «О религии» переиздавались и потом, вплоть до 1970-х годов.
Именно этот человек, Миней Губельман, обеспечивал идейную сторону «борьбы с религией». События Гражданской войны носили характер погрома. В более позднее время религиозным людям не давали делать даже чисто профессиональной карьеры, а на Соловках «духовных лиц обряжали в лагерные бушлаты, их насильно стригли и брили. За отправление любых треб их расстреливали» [132, с. 4]. Если во время становления советской власти в монастыри и церкви врывались для ограбления или бессистемного убийства, то теперь шло планомерное уничтожение Церкви как общественного института и веры в Бога как естественного состояния общества.