Ну допустим, можно навязать большинству народа специфически еврейское отношение к римлянам. В это еще можно поверить: русские тут ни при чем, их просто так учили. Но в главном получается, что русские услышали от своих соседей по единой цивилизации ровно то, что хотели услышать. Не все русские, конечно, но большинство. По крайней мере большинство русских туземцев, как именует их мой юный земной друг Андрей Буровский.
Глава 6 Конец Еврейского периода
И все еврейское казачество ликует, В Одессе впрямь произошел переворот. Сегодня Хаим дядя Васю арестует, А завтра будет все наоборот.
А. СеверныйЧтобы правильно понимать происходящее, надо учитывать три обстоятельства:
1. Идея мировой революции «благополучно» накрылась… медным тазом. Разумеется, для Сталина и его окружения и речи быть не могло о введении в России и в СССР нормального политического строя. Но задачам построения социализма в одной отдельно взятой стране, задачам построения новой империи гораздо больше соответствовал какой-нибудь вариант национального социализма. Много раз отмечалось — то с раздражением, то с восторгом, — что Сталину был очень интересен германский национально-социалистический эксперимент. Осмелюсь предположить, дело тут не в очарованности лично Гитлером и не в какой-то извращенности сталинского ума.
Очень может быть, что прав Хейфец: «…Россия стояла тогда (в середине 1930-х) в двух шагах от того, чтобы стряхнуть с ног своих прах „жидо-марксизма“ и создать оригинальное русское национал-социалистическое учение (какой-нибудь „сталинизм“)» [3, с. 45].
2. За эти двадцать лет подрос новый управленческий слой; по своему происхождению он был или славянским (русским, белорусским, украинским), или тюркско-кавказско-среднеазиатским. Евреи потеряли монополию образованных, и притом преданных советской власти людей.
3. Шла борьба за хлебные местечки, и в этой борьбе «свои», представители разных народов, поддерживали друг друга. В 1950–1970 годы то же самое начнет происходить в Индии, в Африке, и ученые назовут этот процесс красивым словом «трайбализм» — от слова «триба», то есть племя.
К середине 1930-х годов еврейское племя выдохлось, начала сказываться и его малочисленность, и растущий уровень образования других «племен».
2 декабря 1926 года профессор Ключников на митинге по еврейскому вопросу в Московской консерватории говорил о «задетом национальном чувстве русской нации» в связи с еврейским равноправием и «еврейским засильем» [31, с. 124]. В Дагестане в 1926 году и в Узбекистане в 1928-м произошли погромы — основанием стало обвинение в ритуальных убийствах [31, с. 127]. Более реальной причиной стало насаждение новой администрации, в которой, по мнению мусульман, евреев было многовато.
Теперь оснований говорить о «еврейском засилье» стало все-таки поменьше.
«Еврейская „семья“, бессменно господствовавшая 20 лет в важнейших узлах партгосаппарата, потерпела в борьбе за власть поражение в схватке с иными „семьями“, давно ненавидевшими наглых чужаков. Но мы, дети, чувствовали еще до войны на своих детских душах и детских кожах удары этого спрятавшегося от правительственного террора, но тем не менее крепнущего год от года народного антисемитизма „прекрасных“ довоенных лет» [3, с. 46].
Наверное, под конец жизни рассуждал о вреде антисемитизма и колымский полковник МГБ, который узнал о близкой отставке и именно потому сделал много доброго Е. Гинзбург. Бедный полковник «был ошарашен, душевно метался… И, может быть, впервые задумался о судьбах других людей» [146, с. 589].
Именно с этого времени стал идти на убыль как раз общественный антисемитизм, враждебность русского общества к евреям. Не любить евреев стало не за что.
«Евреи, как мне кажется, страдают эгоцентризмом, они часто не умеют (и даже не желают уметь) смотреть на себя глазами других народов. Поэтому, случается, они искренне считают себя благодетелями этих народов или людей и весьма удивляются, встречая вдруг в ответ ненависть и привычно относя ее за счет „неизбежного“ антисемитизма. Между тем такая ненависть часто объясняется проще: евреи приглашались в ту или иную страну, чтобы быть „людьми короля“, они — лезвие того оружия, которым правители кроили свой народ» [3, с. 61].
Предоставляю читателю самому судить, что произошло в ходе Гражданской войны и первых 20 лет советской власти, — евреев ли использовали как «людей короля» или они все же сыграли собственную игру. В пользу каждого предположения есть свои аргументы, и я не знаю, какая оценка будет более справедливой.